Аннигиляция
Шрифт:
Эти слова меня убивали. По ходу движения я собирала образцы, но без особого энтузиазма. Все эти крошки в пробирках… что они мне расскажут? Боюсь, немного. Порой приходит ощущение, что истину следует искать не под микроскопом.
А еще через некоторое время сердцебиение за стеной стало таким громким, что, улучив момент, когда топограф отвернется, я незаметно вставила в уши затычки. Теперь, как и она, я слышала лишь звук собственного дыхания.
Мы шли еще час, и вдруг топограф остановилась.
– Тебе не кажется, что чем дальше, тем слова… свежее?
– В смысле – свежее?
– Написаны недавно.
Я открыла рот от удивления. Это я должна была заметить разницу – не она. Похоже, я слишком сосредоточилась на том, чтобы наблюдать за происходящим как бы со стороны, просто фиксируя факты. Теперь, однако, чувство отстраненности улетучивалось на глазах.
– Давай выключим фонарики, – предложила я и погасила свой.
Топограф не решалась последовать моему примеру: все еще не доверяла мне после случившегося в верхнем зале. Впрочем, трудно представить, чтобы кто-то на ее месте, не раздумывая, согласился бы погрузиться в темноту. Но все-таки она это сделала. Дело в том, что я намеренно оставила пистолет в кобуре, а значит, при необходимости она могла бы с легкостью пристрелить меня – достаточно ловким движением снять винтовку с плеча. Ожидать подобного было нелогично, но эта мысль пришла в голову так быстро, как будто мне ее навязали извне.
На уши по-прежнему давил пульс башни, слова на стене колыхались в такт ее дыханию – они и правда были подвижнее и светились ярче, чем наверху. Казалось, их написали перьевой ручкой, а чернила еще не высохли. Свежесть – влажная, отчетливая и вязкая…
Это невообразимое место наталкивало на самые безумные мысли, и я поспешила озвучить их, пока топографу не пришло в голову то же самое:
– Внизу что-то есть, и оно пишет этот текст – вполне вероятно, до сих пор.
Выходило, что мы изучали организм, внутри которого находился еще один – не менее загадочный, – и он, в свою очередь, использовал другие организмы, чтобы составлять из них буквы и слова. По сравнению с башней бассейн, которым я так гордилась в детстве, казался каким-то одномерным.
Когда мы снова включили фонарики, я увидела в глазах топографа страх, но вместе с ним и странную решимость. Что она разглядела во мне, не представляю.
– Почему ты сказала что-то? – спросила она.
Я непонимающе взглянула на нее.
– Ты сказала «что-то», а не «кто-то». Почему?
Я пожала плечами.
– Доставай пистолет, – бросила топограф, пряча настоящие эмоции под маской гадливости.
Мне по большому счету было все равно, и я подчинилась. Впрочем, с пистолетом в руках я чувствовала себя неуклюже: это было как-то неправильно по отношению к тому, с чем мы готовились столкнуться.
До сих пор негласным лидером была я, но теперь мы поменялись ролями. Дальнейшее исследование разворачивалось по какому-то новому протоколу: мы перестали фиксировать слова и организмы на стене, шли гораздо быстрее, больше уделяя внимания тому, что скрывалось в темноте, говорили шепотом, как будто нас могли подслушивать. Я двигалась впереди, а топограф прикрывала сзади. На поворотах она обгоняла меня, и я шла следом. Ни на минуту нам не пришло в голову повернуть назад. Ждала нас психолог или нет – она была где-то далеко, и о ней мы не думали. Адреналин толкал вперед: мы чувствовали, что внизу ждет ответ. Живой и дышащий ответ.
Так, по крайней мере, могла думать топограф. С другой стороны, она не слышала биения сердца и не ощущала пульсации стен. Однако мы все шли, а я так и не представляла себе, кто или что писало текст. В моем воображении возникало расплывчатое белое пятно, сродни тому, что я увидела после прибытия, оглянувшись на границу. Единственное, что я знала наверняка: это был не человек.
Почему? По очень простой причине – и спустя двадцать минут топограф наконец ее заметила.
– На полу что-то есть, – сказала она, указывая дрожащим пальцем себе под ноги.
Да, на полу что-то было. Я уже давно заметила, что по ступеням стекает какая-то слизь, но не стала останавливаться, чтобы ее изучить: неизвестно, увидела бы ее топограф или нет, а давать ей лишних поводов для беспокойства не хотелось. Слизь покрывала ступеньки почти целиком, не доходя, может, метра до правой стены. Это значит, что ширина слоя была где-то около трех метров.
– Дай-ка взгляну. – Я присела на корточки, направив фонарик на ступени, по которым только что прошли. Топограф смотрела мне через плечо.
Слизь отливала золотом и слегка поблескивала. В ней застряли красные, цвета запекшейся крови, хлопья. Я ткнула ручкой в массу.
– Клейкая и вязкая, – сказала я. – Толщина слоя около сантиметра.
Больше всего это походило на «след», оставленный чем-то, сползавшим вниз по ступенькам.
– А это что за отметины? – Топограф наклонилась и снова ткнула пальцем.
Она говорила задыхающимся шепотом. Бессмысленно, на мой взгляд, – но, с другой стороны, каждый раз, когда она начинала паниковать, я отчего-то чувствовала себя увереннее.
Да, «что-то» сползало или это «что-то» тащили, но достаточно медленно, и в слизи остались хорошо видимые отпечатки. Я бегло рассмотрела отметины: они имели форму овала длиной в две ступни. Всего их было шесть, и они «стекали» по лестнице в два ряда. Множество мелких зазубрин внутри овалов напоминали следы от ресничек. Вокруг отметин, на расстоянии четверти метра, шли две волнистые линии, образуя круги, напоминавшие след от подола юбки. От «подола», постепенно затухая, расходились «волны», как от брошенного в воду камня – «камнем» в этом случае было тело, оставившее основной след. Больше всего это напоминало линии на песке после отлива, разве что выглядели они смазанными и неразборчивыми, как рисунок углем.
Находка взволновала меня. Я не могла оторваться от следов и отпечатков ресничек. Существо, думала я, способно поддерживать вертикальное положение относительно лестницы, почти как камера со стабилизацией изображения, которая не чувствует неровностей дороги.
– Ты когда-нибудь сталкивалась с подобным? – спросила топограф.
– Нет. – Я едва сдержалась, чтобы не съязвить. – Никогда.
Похожий след мог принадлежать некоторым видам трилобитов, улиток или червей – похожий, но лишь отдаленно. Во внешнем мире еще никто не сталкивался с таким большим и сложным рисунком.