Аномалия
Шрифт:
Оказавшись у двери, я понимаю, что превращаюсь в трусливое нечто, гипнотизирующее дверь. Ну и как зайти-то?
– Да входи уже.
Черт! Резко вздрагиваю от папиного голоса, прозвучавшего за дверью. Мысль о том, что он в курсе, что я здесь, стало быть, следит за камерами, немного отрезвляет, и я все же вхожу в кабинет. Нет, все равно трусливое нечто, ибо я не знаю как начать разговор.
– А я сначала не поверил, что тебе голову прострелили.
– Что?!
– Голову, говорю, прострелило стрелой амура.
– Какой еще стрелой?
–
– Что ты несешь?
– Ну, а как еще объяснить тот факт, что ты, да и молчишь?
– Настроения нет разговаривать.
– И тем не менее ты здесь. Сама. Признаться, я этого ждал гораздо раньше.
А вот я не ожидала, что наша встреча начнется не с претензий – есть ли у меня сестра, а с неожиданных обнимашек. Даже как-то неловко теперь наезжать.
– Ну давай, говори.
– Что?
– Эль, ты же не просто так сюда пришла.
– Да, я хотела спросить, куда подевался Вадим. У него телефон вне доступа.
– Вадим? А с каких пор он тебя интересует?
– Не то, что бы интересует, но я тут подумала, что согласна выйти за него замуж. Хотелось бы как-то это с ним обсудить, – Боже, что я несу?
– Как интересно, – не скрывая сарказма в голосе выдает папа, хлопая по сиденью дивана рукой. Сажусь рядом. – В этом больше нет нужды, Эля, – а вот это самый что ни на есть удар под дых. Это прямой ответ на мой неозвученный вопрос.
– Почему? Вам больше не нужно сливать ваши компании?
– Нужно.
– Тогда, что изменилось сейчас?
– Ну, я, конечно, не образец идеального папаши, но на данный момент с моей стороны будет пошловато, заставлять тебя выходить за кого-либо замуж тогда, когда ты по уши в другом.
– Ничего не понимаю.
– А что тут понимать? Я в твои года уже имел ребенка, то есть тебя. И уже как лет шесть крутил любовь с твоей мамой. Ты же в свои двадцать даже ни разу не влюблялась и была свободна как сопля в полете. Логично, что я хотел пристроить тебя в надежные руки и поиметь с этого свою выгоду. За два года ничего не изменилось, ты по-прежнему была далека от отношений, но сейчас-то все изменилось. Зачем мне твое «согласна выйти за него замуж?». Чтобы пилить меня в будущем, что я разбил твои отношения? Нет уж, уволь. Люби, набивай свои шишки, а если ничего не получится, вот тогда поговорим. Но, так, для справки: совершать импульсивные поступки, прямой путь к ошибкам. Иногда непоправимым. Поэтому, даже если ты в пух и прах разругалась со своим куратором, сначала остынь и не делай ничего под влиянием эмоций, – что меня больше выводит из себя? Произнесенные папой похожие слова или, что он в курсе о наличии в моей жизни Потапова. А, впрочем, плевать сейчас на эту скотину.
– А ты по своему опыту говоришь про непоправимые ошибки, да? Вадим сказал, что у меня есть сестра. Это правда, что ты изменил маме? – и без слов понятно – правда. Папа аж побледнел.
– Сученыш. Неправда. Я ей не изменял. Мы тогда расстались.
– То есть сестры у меня
– К сожалению, есть.
– Ты…ну, как ты мог? Ты же другой! Какой-то месяц и ты нашёл другую?
– Не ори. Какая к черту другая? Я ее знать не знаю. Действовал так же, как и ты на эмоциях, еще и по пьяне. И вообще, это уже не имеет значения, сто лет прошло. Я надеюсь, ты не вздумала ляпнуть об этом маме?
– Об этом ей ляпнешь ты, когда выдашь замуж другую дочку, да? Дай угадаю, когда она родит?
– Я не собираюсь ей ничего говорить.
– Да неужели? – грубо бросаю я, вскакивая с дивана. – А как вы тогда сольете ваши компании?
– Понятия не имею. Эль, мне и без твоих нравоучений тошно. Но, если тебе так интересно, я не буду ставить слияние наших компаний выше, чем всю нашу совместную жизнь, – самое фиговое, что я его понимаю. Ему ведь правда плохо. И верю ему, но…
– Мама тебя не простит, если узнает. Я бы никогда не простила.
– Типичный максимализм в твоем возрасте.
– А что ты мне про возраст тычешь? Сам-то не был шибко умным, раз так получилось.
– Увы, меня некому был пнуть. Все, прекращай лить слезы.
– Оно само.
– Я надеюсь, ты не беременна? Рановато тебе.
– И ты туда же. Не беременна! У меня мозги есть, в отличие от некоторых, чтобы не рожать в таком возрасте.
– Хорошо бы у тебя были мозги и на все остальное.
– Обмен любезностями закончен?
– Не закончен. Подожди.
Я не сразу понимаю зачем папа подходит к столу. Но, когда он протягивает мне карту, до меня доходит.
– Я вообще-то работаю, не нужны мне твои деньги.
– Ты уже успела доказать свою самостоятельность, похвально. Но дурочку не включай. Увольняйся с этой работы, ночью люди должны спать, если у них нет нужды зарабатывать деньги.
– Так, может, и машину вернешь?
– Не верну. Извини. Это был просто повод ее забрать. Я даже был рад, что ты ее тюкнула.
– Не поняла.
– У тебя вроде руки из того места растут, но не с вождением.
– Я хорошо вожу!
– Примерно так же, как я пою. Я не верну тебе машину, это не обсуждается, Эля. Давай поступим по-другому. Не хочешь возвращаться домой, за тобой будет приезжать машина и отвозить куда хочешь. Договорились?
– Нет, – протягиваю ему карту. Смысл было начинать быть самостоятельной и вернуться на все готовое? Ну уж нет. – На водителя я согласна. Но только на три недели, пока я поживу у вас. Можно?
– Почему три?
– Потому что три на семь – это двадцать один.
– И?
– И говорят, что за это время у людей вырабатывается привычка или наоборот от чего-то отвыкает.
– Понятнее не стало.
– И не надо.
Вот уж ни подумала бы, что к вечеру смогу улыбаться. Сначала привычная для меня обстановка и забытые удовольствия, а затем звонок от Потапова. Трижды. И как вишенка на торте – вношу его в черный список. Несмотря на один из самых паршивых дней в моей жизни, засыпаю я на привычном месте почти сразу.