Аномальная зона
Шрифт:
– У нас… э-э… лагерь.
– Да боже ж мой! – Эдуард Аркадьевич опять взялся за бутылку. – Ну и что? Люди везде должны жить интересно, весело. И тогда им любые трудности по барабану! По плечу, то есть… Пе-ре-ме-н, пе-ре-ме-н требуют наши сердца! – нараспев произнёс он.
– Это… тоже Сталин сказал? – зачарованно внимал ему замполит.
– Естественно! Большевики всегда были сильны тем, что не боялись разрушать до основанья старое с тем, чтобы наш, новый мир строить! – Марципанов разгорячился, вскочил, расстегнул
– Так у нас трудящиеся-то… зеки, – несмело заметил Клямкин.
– Ничего страшного. Раз трудящиеся – значит, социально близкий нам элемент. И каждого из них можно перековать в нашего с вами сторонника. Перековка – вот наш лозунг сегодня!
– А как же… э-э… режимный коммунизм? – не мог взять в толк подполковник. – Мы уже объявили об окончании построения на отдельно взятой территории самого передового общества на планете. Дедушка ваш объявил.
Эдуард Аркадьевич по-свойски обнял замполита за плечи:
– Эх, Кузьма Клавдиевич, дорогой вы мой человек… Мы с вами не заскорузлые догматики. Мы с вами творчески разовьём учение полковника Марципанова. И верьте мне, вскоре оно завоюет весь мир!
5
В клубе жилзоны замполит открыл свой кабинет, запертый на висячий амбарный замок, и, уступив хозяйское место Марципанову, сел скромно за приставной столик, предварительно позвав:
– Эй, Гоголь! Ко мне!
Через мгновение в дверной проём шагнул рослый, сытый зек в чистой робе и, смахнув с головы полосатую кепку, принял положение «руки назад» и доложил громко:
– Гражданин начальник! Заключённый Э-415, статья 58, часть девять-десять, срок 25 лет, по вашему приказанию прибыл!
Клямкин зарделся гордо:
– Вот, товарищ капитан, какой у нас редактор стенгазеты. Орёл! Писатель, поэт. Поднял нашу печать, можно сказать, на уровень крупного общественно-политического издания!
Эдуард Аркадьевич с интересом оглядел вошедшего.
– А звать-то вас как, гражданин? Да вольно, вольно. Я чинопочитания, знаете ли, не люблю.
– Богомолов Иван Михайлович, – потупился литератор конфузливо.
– Вы что, и впрямь писатель? – удивился Марципанов. – А здесь какими судьбами?
Наученный горьким опытом лагерной жизни, Богомолов склонил виновато голову:
– За дело, гражданин начальник. Вредительство, шпионаж… Что касается творчества… У меня на воле много чего напечатано. Рассказы в коллективных сборниках, есть пара-тройка удачных, по мнению критиков, стихотворений… Сейчас работаю… работал, вернее, над большой эпической вещью – романом «Пуд соли».
– Так-так, – удовлетворённый тем, что, кажется, нашёл нужного человека, поддакнул Марципанов.
– Талант! – чувствуя, что угодил начальству, с воодушевлением воскликнул замполит. – А некрологи какие он пишет! Зачитаешься!
– Рад стараться! – рявкнул с готовностью Богомолов, но сообразил, что применительно к некрологам это звучит как-то двусмысленно, и тут же поправился: – Мои способности всегда к вашим услугам!
Эдуард Аркадьевич указал зеку на свободный стул:
– Да вы присаживайтесь, Иван… э-э…
– Михайлович! – угодливо подсказал Клямкин.
Писатель робко примостился на край стула, выкатил преданно глаза на добряка-начальника. Ничего хорошего от такой доброты в лагерных условиях ждать, как правило, не приходилось.
– А я ведь к вам с просьбой, – любезно растянул губы в улыбке капитан.
Сердце у Богомолова ёкнуло: «Ну, теперь точно песец! Сейчас либо в стукачи вербовать начнёт, либо сдать кого-то из братков потребует…»
– Скучно мы живём, гражданин писатель. Рутинно. День за день, нынче как вчера… – выдал с сожалением Марципанов и посмотрел испытующе на сжавшегося под этим взглядом зека.
– Дык… Срок идёт… Мы сидим… – промямлил, не понимая, куда гнёт новый тюремщик, Иван Михайлович.
Капитан полез в карман шинели, вынул пачку диковинных папирос, вытряхнул две на ладонь, одну протянул Богомолову:
– Угощайтесь… Так вот я и подумал: а почему лагерная жизнь должна быть непременно скучной и однообразной?
Иван Михайлович на всякий случай пожал плечами: а чёрт его знает, мол…
– Конечно, наказание есть наказание, тем более заслуженное, – слегка покривив душой, продолжил Эдуард Аркадьевич. – Но, как мы знаем, человек всегда остаётся человеком. Даже в неволе. К тому же мы должны не только карать оступившихся, но и перевоспитывать! Мне Кузьма Клавдиевич рассказал, что поручал вам написать пьеску…
– Я работаю, – встрепенулся Богомолов, – уже есть замысел… в общих чертах.
– Оставьте, – пренебрежительно махнул рукой капитан. – Я в курсе, о чём замыслена эта пьеса. Нам нужно что-нибудь другое, эдакое… Помните? Фильм «Покаяние». Какая дорога приведёт к храму…
Иван Михайлович поёжился в ужасе. Этот добрый начальник своими идеями и сюжетами его, пожалуй, под расстрел подведёт!
– Нужно сломать стереотипы, сложившиеся десятилетиями лагерные традиции, – развивал свою мысль Марципанов. – Должны же мы с чего-то начать!
– Э-э… – подал голос писатель, опасливо покосившись на Клямкина.
Эдуард Аркадьевич правильно понял. Он сдвинул брови сурово: зек есть зек, и миндальничать с ним не следует!
– Считайте это моим социальным заказом. Срок исполнения – неделя. Работу буду принимать лично. И не общий замысел, а развёрнутый сюжет с диалогами… как их там… сценами…
– Сколько актов должно быть в пьесе? – поняв, что либеральная часть беседы закончилась, вскочил и спрятал за спиной руки, Богомолов.