Аномальная зона
Шрифт:
– Можешь не повествовать, – сказал Стрижак, – всем уже известно. Трупы доставили в тутошний морг, начальству не терпится выслушать твою версию содеянного. Челобай недавно бегал, метал, грозился расстрелять вас всех, а потом выпороть. Он решил, что вы уже сбежали – свидетели рассказывали, как вы дружно топали куда-то всем отделом...
– Коровича леший заморочил, – скупо объяснил я.
– Бывает, – понятливо кивнул Стрижак. – Да ты не расстраивайся, Михаил Андреевич. Один провал – не повод для расправы. Такими работниками, как мы с тобой, швыряться в этом
– Счастливо, Александр Витальевич.
Не успел я добраться до ключа, как отворилась соседняя дверь и в коридор высунулся Петр Радищев из сектора связи. Рот раскрыть он, в принципе, успел.
– Знаю, что ты уже знаешь, – раздраженно сказал я.
Он захлопнул варежку, пожал плечами и убрался.
За спиной многозначительно кашлянули. Место Стрижака занял некто Дымов – работник «дружественного» дивизиона внешнего наблюдения.
– Сочувствую, Михаил Андреевич... – начал издалека Дымов.
– Принимается, – бросил я. – Удачного дня, коллега.
Этого типа тоже звали Петр. Радищева окрестили Петром Первым, Дымова – Петром Третьим. Был еще и Петр Второй – работал в секторе криптографии, но усилиями вашего покорного слуги четыре месяца назад ему инкриминировали связи с заговорщиками. До расстрела дело не дошло – несчастный пустился в бега; через несколько часов нашли его тело, растерзанное медведем. С этого дня оба выживших Петра стали относиться ко мне уважительно, стараясь хоть немножко, но угодить.
Я толкнул дверь и вошел в свою крохотную каморку, где имелись сейф и душ. Я должен был помыться, переодеться и размять извилины.
Минут через двадцать я стоял, как бедный родственник, перед руководителем всех «оперативных» служб и пытался соорудить соответствующую ситуации мину. Павел Васильевич Челобай сидел за массивным столом. Он был такой же тумбообразный, как мебель в его берлоге. Тяжелая голова покоилась на тяжелых плечах, увесистые кулаки лежали на столе, в обоих было зажато по ручке – одной он писал, другой подчеркивал. Зрение у Челобая было неважное – всегда носил толстые очки в металлической оправе. Он сделал вид, что меня здесь нет, и продолжал писать.
– Неприятная история, Павел Васильевич, – отчеканил я.
– Тебя подменили в роддоме? – Он бросил обе ручки и уставился на меня тяжелым, неподъемным взглядом. – Где ты был, Луговой?
Я рассказал про историю с Коровичем, напомнив, что бросать товарищей в беде нельзя даже в свете предстоящего распятия за промашки в работе. Челобай раздраженно повел плечами – я слышал, как похрустывают позвонки условной шеи.
– Как достал уже этот народный фольклор...
Я хотел ему напомнить, что фольклор – он народный по определению, но на всякий случай прикусил язык.
– Докладывай, – проворчало руководство.
Я докладывал детально. Настаивал на том, что хотел как лучше, а получилось...
– Ты не должен хотеть как лучше! – взорвался Челобай. – Ты должен хотеть как надо! По твоей милости мы потеряли двух фигурантов, имевших бесценную информацию...
– Прошу отметить, Павел Васильевич, – мягко перебил я, – это не измена, давайте не будем записывать меня в предатели. И не безалаберность, как может показаться. Просто я хотел как лучше... – И зажмурился, ожидая термоядерного взрыва.
– Ладно, не дождешься, – проворчал Челобай, научившийся сносить мои выходки. – Допускаю, Луговой, что это первый твой провал за все время, что я вижу тебя у себя под носом. Завтра к утру – письменный доклад на стол. А сегодня... устный.
– Не понял, Павел Васильевич... Мне повторить все заново?
– Не мне... – За короткое время широкая физиономия Челобая отразила множество чувств, среди которых был и страх. – Ты же у нас протеже... самого-самого... – Павел Васильевич как-то боязливо посмотрел на потолок. – Ты же у нас как бы кот, гуляющий сам по себе, подчиняешься мне только формально. Ты же у нас вхож в любые кабинеты, имеешь право доклада в обход непосредственного формального руководства...
– Преувеличение, Павел Васильевич, – возразил я. – Мифы и кем-то подогреваемые домыслы...
– Да ладно тебе, – отмахнулся Челобай. – Хочешь сказать, никогда не бывал в Белом дворце, не разговаривал по душам с Благомором? Не вешай старику лапшу на уши. Старик не первый день родился... Да, возможно, – понизил голос начальник, – я не испытываю ни малейшего желания ехать к Благомору оправдываться за твои ошибки, поскольку прекрасно представляю, что такое царский гнев.
– А обязательно нужно ехать к нему на доклад? – скис я.
– У правителя были счеты с Гульштерном. Приказ найти его в живом виде и доставить в Белый дворец был недвусмысленно спущен сверху. Сегодня мне намекнули... – Челобай опять раздраженно посмотрел на потолок, – что хотели бы выслушать подробный отчет. Так что собирайся, Луговой. Твое творчество – ты и отвечай. И не обижайся, если наложенное на тебя взыскание окажется чересчур суровым. Можешь поезжать прямо сейчас. Удачи и... ни пуха ни пера тебе, Луговой.
«Принцесса с треском захлопнула крышку клавесина». Мне осталось лишь козырнуть, что я делаю далеко не каждый день.
Въезд в долину Черного Камня обрамляли два озера первозданной красоты. Дорога спускалась с перевала, обтекая фигурные глыбы, разбросанные каким-то гигантским Геркулесом. По водной глади курсировали черные лебеди – непуганые (попробовали бы их тут испугать), с горделиво выгнутыми шеями. Впечатление портил пропускной пункт с типовым шлагбаумом, у которого выстроилась очередь гражданских – жителей местных поселков, имеющих пропуска. Старушка в ситцевом платочке вела козу, мужик, похожий на старообрядца, – понурую клячу в яблоках. Персоны моего уровня в очередях не стояли. Военный в кепи поднял руку; выскочил второй, оттеснил толпу. Я продемонстрировал «аусвайс» – формальный жест, меня и так тут знали. Военный кивнул, пожелал, как положено, приятного дня, дернулся шлагбаум...