Анонимное общество любителей морских купаний
Шрифт:
– Стенографистки, ваше сиятельство.
Тарло еще раз обвел удивленным взглядом комнату, выходящие из стен трубки – и вдруг понял:
– Вы прослушиваете разговоры постояльцев?
– Именно так, – совершенно не смущаясь, подтвердил Андре. – Но мы никогда не используем услышанное во вред нашим гостям, конечно, если сами гости не пытаются причинять вред нашему замечательному княжеству.
Камердинер подошел к одной из стенографисток и тронул ее плечо. Заметив его, девушка встала и протянула ему раструб.
– Присаживайтесь, – не
– Разложи платье здесь. Пусть, когда войдет, увидит, что я готовлюсь к свадьбе.
– Значит, мы сейчас никуда не едем?
– Пока нет.
– Эдит, зачем нам впутываться в эту игру? Если будет нужно, я легко договорюсь…
– Ты уже договорилась! – перебила ее недовольная баронесса. – Не ты ли учила меня: нельзя держать в номере подобные вещи?
– Прости, время было позднее, я надеялась утром отвезти жемчужину и положить ее в сейф.
– Как бы то ни было, нас переиграли. А сейчас кто-то пытается и вовсе сделать из меня дуру. Ну, нет! Два раза за один день чувствовать себя воспитанницей пансиона благородных девиц, застигнутой за курением виргинской сигары – это уж слишком!
– Ты что-то задумала?
– Как сказал бы этот лощеный солдафон, мой жених – дать бой.
– Все это так неосторожно! Мы здесь очень засиделись. Конечно, западня захлопнулась, тут ничего не сделаешь, мы в нее уже угодили. Надо бы теперь подумать, как поскорее выбраться.
– Все это верно, – не замедлила с ответом баронесса. – Однако наше участие в этом деле усыпит бдительность чертовой толстухи и ее молодчиков. К тому же, – Алиса вздохнула, – признаться, я не готова расстаться с этой бесподобной жемчужиной. – Разложишь платья, а затем разузнай, где и когда остановился мистер Донован Спарроу, где уже успел побывать, как расплачивался – словом, узнай все, что сможешь. И насчет Абдурахман – паши не забудь выяснить. Что это за бегство на рассвете?
– Не в первый раз, – хмыкнула Женевьева. – Но ты все же не заигрывайся. Главное, не вздумай сдуру влюбиться в своего жениха.
– Вот еще, скажешь тоже!
– А что, он красавчик. Не то, что барон.
– Очередной пустоголовый кавалерист. Любуется собой, как селезень.
– Не скажи, не скажи. Эк он спозаранку кинулся на твою защиту – настоящий лев!
– Эй, эй, Женевьева, ты сама не влюбись! Давай, заканчивай с платьями, и задело!
Граф, покрасневший, как утренняя заря, отложил латунный раструб:
– Ее что же, зовут Эдит?
– Может, и нет. Но без свидетелей мадемуазель Женевьева называет ее именно так. Похоже, вы не произвели на вашу невесту неотразимого впечатления.
– Это вовсе не ваше дело, Андре! – оскорбился Тарло.
– Мое дело, чтобы на людях вы выглядели абсолютно счастливой парой. Мадам Ле Блан будет чрезвычайно недовольна, если вы будете смотреть друг на друга, как солдат на вошь.
Граф Тарло откинулся на спинку венского стула:
– Мне нужно подумать.
– Вам что-то мешает?
– Пока что мы здесь мешаем нелегкому труду этих барышень. Если не возражаете, пройдемся по набережной, на ходу мне всегда думается лучше.
– Как прикажете, ваше сиятельство. – Андре вновь напустил на себя вид расторопного слуги.
По набережной гулял народ. Голубые прозрачные волны, искрясь под летним солнцем, плескались о пирс, и расцветшие парусами мачты яхт виднелись на горизонте, маня и волнуя кровь жаждой дальних странствий. Толстые пальмы едва покачивались, шелестя широкими листьями. В увитой диким виноградом беседке играл духовой оркестр, и дирижер в белоснежном фраке то и дело взмахивал руками, будто поднимая музыку к небу. Граф шел, поминутно кланяясь знакомым и приподнимая цилиндр. Вдруг к солоноватому, пропитанному йодом дыханию моря примешался буйный аромат свежих цветов. Тарло остановился.
– Андре, следует послать моей восхитительной невесте корзину цветов. Она раскладывает сейчас там свои платья, всячески изображает счастье на лице, и при этом в ее номере нет ни одного несчастного цветочка от охваченного страстью жениха?! Это чистейший абсурд. Если сыщик внимателен к деталям, он непременно это подметит.
– Вы правы, ваше сиятельство.
– Будь добр, купи самых свежих лилий.
Камердинер подозрительно глянул на хозяина.
– Андре, я не убегу, я дал слово чести! Да и куда?
Слуга кивнул и направился к бойкому цветочнику, выставившему свои корзины прямо у набережной. Граф подошел к воде и, сложив руки перед грудью, стал следить, как волна наползает на волну, и белая пена, разрываясь в клочья при ударе, наполняет воздух мириадами крошечных брызг.
«Надо же, – окинув ироничным взглядом пирс, усмехнулся он, – только сегодня утром в нескольких шагах отсюда я собирался вышибить себе мозги, не имея средств отдать долг. Положение казалось мне совершенно безнадежным. А тут вдруг разом нашлось и чем платить, и сам Абдурахман-паша вдруг сбежал, позабыв об этаком куше. Как все это странно!»
Отблески солнца в волнах радовали глаз.
«Надо будет приложить записку к букету. – Тарло вспомнил беседу „невесты“ с ее „служанкой“ Брошенные в его адрес слова заставили графа поморщиться. – Что б такого написать? Быть может, просто: „Несравненной Эдит от преданного Владимира"? Пусть себе помучается, что мне известно, и откуда…»
– Прошу извинить, вы, если не ошибаюсь, граф Тарло? – послышался сзади скрипучий голос.
Лейб-улан повернулся. Перед ним стоял расплывшийся человек в сером, застегнутом на все пуговицы сюртуке. Лицо его было украшено широкими бакенбардами с подусниками, переходящими в густые, нависающие над верхней губой, усы. Человек был сутул и глядел несколько исподлобья или вниз, если отводил взгляд.