Анонимный заказчик
Шрифт:
— Пушка? — удивился Осокин.
— Ну, конечно. Петропавловская… Пальнет, поневоле вспомнишь о времени.
Борис Дмитриевич улыбнулся. Первый раз с начала их беседы.
— Да, уж Петропавловская не дает нам забыть о времени. Даже счастливым. Только в новых районах ее уже не слышно.
— А вы в тот день куда-то ездили? В новый район?
— Нет. Не ездил. Сейчас я постараюсь все рассказать по порядку. Утром мы встали поздно. Около девяти. У жены был библиотечный день. В десять она поехала в «публичку». В газетный зал. На Фонтанке, знаете?
Корнилов кивнул.
— А ко мне приехал мой аспирант. Часа три мы занимались его диссертацией…
— Поточнее, Борис Дмитриевич. Время, фамилия аспиранта…
— Да, да! Понимаю. Правда, скорее ничего не понимаю, — он снова улыбнулся открытой, подкупающей улыбкой.
«Ну вот, Борис Дмитриевич, теперь ты совсем другой человек, — подумал Корнилов. — Куда подевалась твоя скованность? Где осторожность и взвешенность в ответах? Теперь тебе нечего скрывать! Можно говорить правду. Насколько легче говорить правду. И не бояться проговориться! Не напрягать свое серое вещество, чтобы удержать в уме детали, которые ты уже скрыл или придумал, и чтобы согласовать их с новыми, которые еще предстоит придумать. Придумать или скрыть. Как это трудно говорить неправду…»
Осокин рассказывал быстро и уверенно. Иногда, вспоминая что-нибудь новое, о чем забыл упомянуть раньше, извинялся и уточнял подробности.
Делая беглые записи на листе бумаги, Корнилов почти не сомневался, что все рассказанное Осокиным верно. Весь день пятого августа, час за часом, можно будет перепроверить показаниями свидетелей, подтвердить фактами. Корнилов уже не сомневался и в том, что к нападению на Колокольникова Борис Дмитриевич не имел никакого отношения. И еще он удивлялся, что этот эрудированный и, похоже, умный человек не чувствует, что выдает себя с головой, показывая теперь свою наблюдательность и цепкость памяти. Эмоциональная разрядка — Корнилов нередко использовал в своей практике такой прием. Но чаще всего этот прием срабатывает, когда имеешь дело с людьми ограниченными, малоразвитыми.
… — В шесть я зашел за женой в библиотеку, и мы поехали в гости. На Гражданку. У ее сестры день рождения. Вернулись домой поздно. Не помню точно. Был, как говорится, изрядно подшофе, — Осокин вопросительно посмотрел на полковника, давая понять, что добавить ему больше нечего.
— Спасибо, Борис Дмитриевич, — поблагодарил Корнилов. — Все очень четко и убедительно. Приятно иметь дело с умным человеком. — Он помедлил и добавил, внимательно вглядываясь в Осокина, чтобы не пропустить, какой эффект произведут его слова: — А вот когда вы рассказывали о своей поездке на «Жигулях» за город, я огорчился. Подумал, что память у вас плохая…
Осокину удалось справиться с собой. Лицо его не залило краской, как в тот раз, когда он понял свою первую ошибку. Только глаза сверкнули яростно. Но Борис Дмитриевич тут же опустил их и уязвленно сказал:
— Как прикажете понимать ваши слова?
— Как шутку. Как шутку, Борис Дмитриевич. Вы не обижайтесь. А что касается пятого числа, то могу вам объяснить, в чем заключался мой интерес. — Он сделал нажим на слово «заключался». — Во второй половине дня, где-то между четырьмя и шестью часами, был тяжело ранен инженер Колокольников. Свидетель катастрофы на пятьдесят пятом километре…
— Ну, знаете ли! — возмутился Осокин. — Подозревать меня в покушении на убийство?! Это… это… Черт знает что такое! Ну и дожили же вы, Борис Дмитриевич! — Осокина прямо распирало от сарказма. — Зачислены в убийцы! Позор!
— Зачем же вы так? — остановил его Корнилов. — Вас никто не обвиняет в покушении на убийство. На этот день вы дали мне исчерпывающий ответ. Я вам верю. Хочу только предупредить — какие-то детали мы уточним, поговорим с теми людьми, которых вы назвали. Но так что никто ни о чем не догадается…
— Безобразие! Хамство! — все больше и больше распаляя себя и озлобляясь, твердил Осокин. — До чего докатились…
— Простите, Борис Дмитриевич. Поберегите нервы. Мы еще не все выяснили по поводу вашей поездки на дачу. Уточним некоторые детали, но прежде я должен позвонить…
Осокин молча показал на телефонный аппарат.
Корнилов набрал номер научно-технического отдела, попросил Коршунова.
— Что нового, Николай Михайлович?
— На лобовом стекле «пальцы» Котлукова нашли! — выпалил эксперт.
— Ошибки быть не может?
— Какая ошибка! Отпечатки хоть и смазанные, но от всей ладони. Его после удара, наверное, на капот подняло. Вот и приложился. Редкий случай…
— Понятно, — сказал Корнилов, не желая в присутствии Осокина задавать вопросы и ожидая, о чем еще доложит ему эксперт.
— Бурые пятна в багажнике, как я и думал, ничего общего с кровью не имеют. Кажется, все…
— Передайте мою просьбу: пусть пришлют сюда наши «Жигули». Только обычные, не фирменные. — Он положил трубку и снова сел в кресло напротив Осокина.
— Мы уже так долго беседуем, — иронично сказал Осокин, — что вы, наверное, проголодались?
— Не беспокойтесь, Борис Дмитриевич. Аппетита нет.
— Тогда чай?
— Скажите, Борис Дмитриевич, — не ответив на вопрос о чае, спросил Корнилов, — у вас на даче есть огород?
— Ну и вопросы вы задаете! — удивился Осокин. — Самые неожиданные. Да. Есть небольшой огородик. Клубника, петрушка, морковь… Всякая ерунда. Сажаем больше для того, чтобы в земле покопаться, душу отвести.
— Вас жена в тот раз ничего не просила с дачи привезти?
— Не просила, — ответил Осокин и тут же вспомнил, что дочь говорила ему про варенье. — А может, и просила, да я забыл. Во всяком случае, ничего не привез. — Он с сожалением подумал о том, что заранее не условился с женой об этой мелочи. Но это не страшно. Даже если и просила, разве есть люди, никогда ничего не забывающие?
— А вы позвоните жене, — предложил Игорь Васильевич. — Уточните, давала она вам поручение или нет?
— Позвонить? Сейчас?
— Ну да! Разве сложно?
— Да нет… — Осокин медленно поднялся с кресла, подошел к телефону, лихорадочно соображая, чем может грозить этот звонок. «А если набрать другой номер, спросить Осокину, там ответят — не туда попали, а я скажу Корнилову, что жены на работе нет? А потом мы договоримся с ней. А если он не поверит? И позвонит сам?»