Another. Часть 1. Что?.. Почему?..
Шрифт:
Чутье меня не подвело. Фигура действительно принадлежала Мей Мисаки.
На крыше школьного здания, мрачной железобетонной коробки. Одна посреди всего этого –
Она стояла, прислонясь к ограждению, на краю крыши, обращенном в сторону спортивной площадки. И смотрела в мою сторону, а значит, наверняка увидела меня сразу же. Но, не произнося ни слова, тут же повернулась ко мне спиной.
Пытаясь привести в порядок сбитое дыхание, я подошел к ней и встал неподалеку.
– Ээ, слушай – Мисаки-сан, – начал я слабым голосом. – Ты тоже освобождена от физры, да?
…Никакой реакции.
Я
– А это нормально? В смысле, тут можно находиться?
Все еще стоя ко мне спиной, она ответила:
– Что такого? Вблизи смотреть ничуть не лучше.
– А учителя не будут на тебя орать?
– …Вряд ли.
Последние слова она произнесла шепотом и наконец развернулась. Я увидел, что к груди она прижимает альбом размером с небольшую книжку.
– Ты ведь тоже здесь, – вернула она мне мое же замечание.
– Что такого? – скопировал я ее ответ. – Просто смотреть, как другие занимаются физрой, правда неинтересно. А ты рисуешь?
Она не ответила, лишь спрятала альбом за спину.
– Я уже сказал, когда наткнулся на тебя во время большой перемены, но… эмм, я только сегодня перевелся в класс три-три…
– Сакакибара-кун, да?
– А, ага. А ты Мисаки – Мей Мисаки-сан, да? – я кинул взгляд на бейджик у нее на груди. – А как пишется «Мей»?
– Как «вой».
– Вой?
– Или «звук». Как в слове «резонанс». И в слове «крик» [14] .
14
Кандзи «мей» входит в слова «кёмей» (резонанс) и «химей» (крик).
«Вой», значит. «Вой с видом на мыс».
– Ээ… а ты помнишь? Мы недавно встречались в больнице.
Наконец-то я сумел задать ей этот вопрос, но мое сердце по-прежнему никак не хотело биться ровно – оно колотилось, как у загнанной лошади. Его стук даже в ушах отдавался.
– В понедельник на той неделе. Я в больнице случайно вошел в тот же лифт, что и ты, а потом ты вышла на втором подвальном этаже. Ты сказала, как тебя зовут, когда я спросил. Не помнишь?
– На той неделе, в понедельник… – прошептала Мей Мисаки, и ее правый глаз, не закрытый повязкой, медленно закрылся сам. – Кажется… было такое?
– Я так и думал. Знаешь, у меня это с тех пор… из головы не выходило. И когда я увидел тебя сегодня в классе, я был просто в шоке.
– Вот как.
Короткий ответ; однако на ее тонких губах словно проступила тень улыбки.
– А зачем ты тогда спускалась на второй подвальный этаж? – продолжил я. – Ты сказала, тебе надо было что-то отнести? Но кому? Ты тогда несла белую куклу – ну, похоже было. Ты ее должна была отнести?
– Ненавижу такой допрос, – так же коротко ответила она и отвернулась.
– Ой, прости, – тут же извинился я. – Я вовсе не пытался заставить тебя отвечать. Просто…
– В тот день случилось кое-что печальное.
«Меня там ждут. Моя бедная вторая половинка».
Вроде она так сказала тогда в лифте?
«Бедная… вторая половинка».
Эти слова давили мне на мозг, но, конечно же, спросить ее об этом я сейчас не мог. А сама она чем-то еще делиться не спешила.
Вдали
– Тебя… – вновь раздался голос Мей Мисаки, – зовут Коити Сакакибара. Правильно?
– Ага.
– Тебя это наверняка беспокоит.
– Э… эээ?
Стоп, погодите. Она что, собирается поднять ту историю?
– П-почему ты это…
Я поспешно попытался взять себя в руки. Мей смотрела молча, потом сказала:
– Ну, это же было в прошлом году как раз весной? Вся страна была в панике. И с тех пор еще и года не прошло.
– …
– Сакакибара… Хорошо, что твое имя не «Сэйто» [15] .
15
Речь идет о нашумевших происшествиях в Кобэ: 14-летний школьник, известный под псевдонимом «Сэйто Сакакибара», в марте и мае 1997 года убил двух учеников начальной школы, причем одному из них отрезал голову. Действие «Another» происходит в 1998 году, а значит, главный герой – не только однофамилец, но и ровесник того Сакакибары.
После этих слов тень улыбки снова появилась у нее на губах.
Честно говоря, я был ошарашен.
Давно уже об этом никто не вспоминал – и в новой школе про ту историю пока никто не заговаривал. И вот надо же – услышать это не от кого-нибудь, а от Мей Мисаки.
– Что-то не так? – Мей с любопытством склонила голову набок. – Ты не хотел, чтобы я об этом говорила?
Я попытался сказать «да мне по барабану» и сделать вид, что мне действительно по барабану, но у меня не получилось. И прежде чем хотя бы начать думать, что делать дальше –
– У меня плохие воспоминания, – я принялся выкладывать все как есть. – В старой школе в том году, когда случились те убийства в Кобэ и все начали говорить про Сэйто Сакакибару, пришлось несладко еще одному четырнадцатилетнему…
– Издевались над тобой, да?
– Нет, ничего такого серьезного, что тянуло бы на «издевательство», не было. Но…
Да… ничего такого уж плохого. Не было какой-то явной злобы, злого умысла. Все просто думали, что это прикольно…
Они писали мою фамилию теми же кандзи, которыми писал он, или звали меня Сэйто. Вполне безобидные детские шутки. Однако…
Как правило, я просто отшучивался и смеялся со всеми, но иногда я это ненавидел сильнее, чем мог вытерпеть, сильнее, чем мог сам себе признаться. А потом –
Прошлой осенью, когда я продолжал терпеть этот ежедневный груз. Тогда и случился мой первый спонтанный пневмоторакс. Может, вся та фигня насчет Сакакибары как раз послужила одной из причин. Если вспомнить все, что было, это предположение не казалось таким уж натянутым.
И когда отец уехал из Японии на год, меня отослали к бабушке с дедушкой в Йомияму – как раз потому, что отец узнал, что происходило, и проявил редкую для него родительскую заботливость. Думаю, он решил, что лучше всего мне сменить среду обитания и нажать кнопку перезагрузки своих отношений в школе, становящихся все более напряженными.