Антанта, Вера и Любовь
Шрифт:
– Ты, Жоржик, как маленький ребенок, и мне хочется тебя приласкать.
Я незаметным движением привлек ее к себе на колени, и случились объятья, от которых и началась та безумная страсть, что до сих пор кипела в моем молодом здоровом теле. Она была первая в моей жизни женщина, наградившая меня счастливыми ощущениями любви.
Яркий луч утреннего солнца пробивался сквозь тяжелые шторы, играя зайчиком на стене, проснувшись я некоторое время не мог понять, где нахожусь?
Вера стояла у окна, свежий утренний ветерок трепал ее локоны, услышав, что я проснулся, она подошла к кровати и присела на край.
– Вставай, мужчина, завтрак на столе. Вода в умывальнике – вон там; ты же еще не познакомился с моим домом, – говорила она, разглаживая мою непослушную курчавую прическу.
– Ой, Верочка, вдруг всполошился я, – ведь меня там уже ищут, не было случая, чтобы я не пришел домой ночевать, там мать наверное уже с ума сходит. Мы же ушли втроем, они дома, а меня нет. И я ведь никого не предупредил. А ведь комендантский час их может напугать. Думают, наверное, что меня в комендатуру забрали. Я говорил и быстро одевался. Мне было так неудобно перед Верой. Ведь она может обо мне плохо подумать.
– Верочка, прости, я веду себя, как маленький ребенок, но я люблю маму и не хочу, чтобы она волновалась. А я, что я сотворил?
Она молча сидела и улыбалась, глядя на то, как я суетливо одевался.
– Ладно, мой мальчик. Я тебя сегодня отпускаю, хотя ты вернул меня к жизни, после моего горя – это первая счастливая ночь.
Иди, а если это было не просто так, то ты еще придешь.
Мы поцеловались, и я пулей вылетел со двора. Деревья, цветники, рекламные тумбы мелькали и уносились вспять с той большой скоростью, с какой я мог только бежать. Два чувства перебивали мое понимание момента. Первое, что я был так счастлив с Верой, Верочкой, любимой. И второе: мама, моя дорогая мама, она там волнуется, переживает и, наверное, плачет. И мне хотелось быстрее это уладить, чтобы потом наедине с собой наслаждаться воспоминаниями.
Я влетел в ворота как бешеная собака. Мама, Серый, Муська и дядя Нико, одновременно повернули головы в мою сторону. Это надо было видеть. Сначала немая сцена… а потом мама кинулась ко мне: Сыноок! Я обнял ее и стал успокаивать.
– Все в порядке, я живой и здоровый, просто так получилось.
– Как так, Жоржик! Я места себе не находила. Вот и они, – она указало рукой на Серого с Муськой, – они мне ничего вразумительного не могли сказать.
– Мама, мне уже 18 лет, а может у меня любовь?
– Что, какая такая любовь?
– Я так и подумал, что он к Верочке зарулил, – выпалил Сергей, – вот блудливый кот и нам ничего не сказал.
– А ты вместо того, чтобы друга прикрыть выдаешь его с по-трахами, – заговорил дядя Нико. – Все все успокойтесь, а ты, Жоржик, помни иногда, что ты у матери опора и надежда. И хватит, как говорится, расходитесь по домам.
Он обнял меня за плечи и отвел в сторону.
– На первый раз прощаю твою выходку.
– Да, дядя Нико, все получилось неожиданно.
– Ладно, пока и мать не обижай, – пожурил дядя и направился к выходу.
Гимназия, которую мы с Серым не успели закончить, уже не в первый раз переходила из рук в руки. Два года назад, ее заняли турки. Теперь пришли англичане и тоже облюбовали это здание, на первом этаже был штаб, а на втором и третьем расселились сухопутные офицеры и сержанты. Надо заметить, что за первые пять дней они привели здание в порядок: почистили двор, покрасили масляной краской стены, оконные рамы в белый цвет, паркет натерли мастикой и надраили швабрами. Аккуратисты были не чета туркам. Часовые в парадных формах и белых перчатках важно расхаживали вдоль здания, охраняя штаб. Мы шли мимо, озираясь по сторонам в поисках объявлений. На одной из тумб мы прочитали, что требуется садовник.
– Иди сюда, Сергей, – подозвал я его, зазевавшегося возле открытого окна.
– Что прикажете, ваше величество, – какие распоряжения будут?
– А никаких, просто здесь написано, что им нужен садовник, пойдешь?
– Один нужен или два?
– Написано один, но мы можем поделить должность.
– Чего там делить: шесть фунтов в месяц, я такие деньги у них за час выиграю.
– Или проиграю, – добавил с усмешкой Серый.
– Не исключено, риск – дело благородное.
– Что мы все о деньгах да о деньгах, давай сменим пластинку. Например, расскажи, как твои любовные дела с Верочкой обстоят?
– Я же тебя не спрашиваю, какие дела у тебя с Марией.
– Да мы перед тобой, как на ладони и какие такие еще дела.
– Уйдут англичане, ведь они когда-то уйдут? Найду работу, и мы поженимся.
– Уж ты какой ушлый, а ничего, что ей только шестнадцать?
– У ты, что хочешь чтобы на тридцатилетней женился?
– Нет, вообще-то дело ваше – это я так, как бы рассуждаю.
– Понятно: разговор в сторону уводишь, – покачав головой намекнул Серый.
– Ну, то что ты хочешь от меня услышать, я тебе все равно не скажу, а то что она мне нравится – это и так ясно.
– Ну она ведь на целых два года старше тебя.
– И что из этого. Она не только красивая, но и умная и нежная.
– Вот с этого места поподробней, – лукаво заметил Серый.
– Да иди ты к черту, поподробней ему, ты и сам, малый не дурак, а и дурак немалый.
Мы рассмеялись вместе и пошли дальше.
Город был похож на большой военный лагерь, солдат и офицеров было больше, чем жителей.
И мы не могли понять, для чего все? Боевых действий никаких не было, только большие военные корабли стояли на рейде, а катера баражировали в гавани, засоряя акваторий гарью и запахом керосина. Пляжи были пусты, сезон купанья еще не был открыт, лишь кое-где младшие морские офицеры и мичманы играли в карты, о чем-то громко говорили и смеялись. Мы никогда не видели их противников, с которыми они якобы намеревались воевать. Раньше были турки, но их кораблей не было, и они в основном засиживались в духанах, где курили кальян. Потом как появились, так же неожиданно исчезли, оставив после себя горы мусора. Англичане зашли в Батуми без единого выстрела. И вот теперь ходят здесь, чувствуя себя хозяевами. Нам все это не нравилось. Мы не понимали: есть власть, нет власти и вообще, только дома, была какая-то привычная обстановка. Правда по двору уже не гуляли важные индюки и не слышалось их гортанного клокотания потому, что мама давно их снесла на базар. Ведь их надо было еще и кормить. А кукурузу покупали теперь только для того, чтобы молоть ее и варить мамалыгу. Остались только две козы, которые и зимой и летом сами находили себе еду, а нам давали по два литра молока. Которым мама поила только младших: Женю и Валю.
– Слушай, – опять прервал мои размышления Серый, – вон смотри: там в картишки играют, и он указал кивком головы в сторону пирса, – может пристроишься?
– Мою голову в петлю суешь? Ничего себе друг!
– Да я же играю только в дурака.
– Ладно попробуем, только смотри, если проиграю, как ты говорил, хватаю деньги и наутек, и ты тоже, только в разные стороны.
– Договорились. Только ты уж постарайся выиграть.
Пятеро английских морячков жарко спорили, перебивая друг друга. Когда мы подошли, они тут же умолкли, а потом один из них хлопнув приятеля по спине, сказал по-английски: что затихли, они же не понимают, о чем мы говорим.