Антициклон
Шрифт:
— Вот в этом-то, главном, и загвоздка, — хмыкнул Осеев, вытаскивая из кармана сигареты.
— И раньше, бывало, скумбрия запаздывала с приходом, — рассудительно говорил стармех Ухов, словно стараясь примирить Кацева с Осеевым. — В этом деле год на год не приходится. От чего это зависит, сам Зотыч вам не скажет.
Все с жаром заговорили о предстоящей путине.
Воронов переводил взгляд с одного собеседника на другого. Погожев догадался, что он понимает разговор по губам.
— Почему бы ему не пользоваться слуховым аппаратом? — спросил Погожев стармеха, стараясь, чтоб лейтенант не уловил смысл вопроса.
Но Воронов засек Погожева. По его тонким, нервным губам пробежала улыбка.
— Не получается у меня с этими аппаратами, — сказал он. — В госпитале инвалидов войны какие только не пытались приспособить — один хрен нет толку...
Когда уходили, Воронов проводил их до угла дома, и Погожев заметил, что у него вместо правой ноги протез.
Шли молча, каждый думая об одном и том же — о судьбе бывшего морского офицера Воронова. Погожеву казалось, что никогда не изгладится из его памяти ни этот старый, изрядно потертый китель военного моряка, ни впалые, гладко выбритые щеки, ни его глубокосидящие глаза, которые яснее всяких слов говорили о пережитом.
Совсем стемнело. Из распахнутых, залитых светом окон домов выплескивались наружу смех, голоса и музыка. Порывистый ветерок весело будоражил молодую листву вечерних бульваров. На скамейках виднелись влюбленные парочки. Погожев шел, смотрел на все это и думал: «Удивительная сила жизни! Была тяжелая война. Миллионы полегли в землю. Миллионы вдов и сирот. Миллионы искалеченных. А жизнь идет вперед. Живые думают о живом. Да разве только люди! Какой-нибудь тонконогий гриб своей нежнейшей шляпкой приподнимает и раскалывает толстую корку асфальта ради двух-трех дней жизни...
Берег моря был пустынен. Редкие фонари на пляже вырывали из темноты штабеля лежаков, кабины-раздевалки, домик-сторожку и уткнувшийся в маленький пляжный причальчик спасательный катер.
Хорошо освещенным был только пригородный причал. Но и там тоже ни души. Последний пассажирский катер ушел полтора часа назад. Но рыбаков это нисколько не волновало. Их сейнер стоял на месте. Его огни им хорошо видны с берега. Сейчас войдут они на причал и свистом дадут знать о себе вахтенному.
От впечатлений, что свалились на него в этот вечер, Погожев чувствовал себя усталым. Он заранее предвкушал, как доберется до сейнера, упадет на койку и сразу мертвецки заснет.
— Эге-ей, чудики, вы не с сейнера? — кто-то крикнул им со спасательного катерка.
— А ну их к черту. Увэрен, рыбу клянчить будут, — отмахнулся Кацев.
Но на спасателе не унимались:
— Подваливайте сюда! Все равно на сейнер не попадете.
Это заявление насторожило. Виктор предложил:
— Зайдем, узнаем, в чем дело...
И все четверо направились к пляжному причалику. На корме спасателя их поджидал худощавый, остроглазый парень, от загара черный, как головешка. В быстрых глазах парня светился подозрительный интерес к их особам. Все это им было хорошо видно — свет берегового фонаря-прожектора падал прямо на корму катерка.
— В чем дело? — спросил Осеев сухо.
— Да ничего особенного, — игриво ответил парень. — Тут у нас на катере один ваш чудик приблудился...
Этим «приблудившимся чудиком» оказался не кто иной, как Витюня. Он сидел в углу каютки катерка в одних трусах, время от времени вздрагивая и чуть не скуля, как побитая собачонка.
— Ты что, тут на пляже лунные ванны принимаешь? — произнес Осеев, и в предчувствии беды его черные цыганские глаза недобро заблестели.
— Баркас... Наш баркас... — бормотал Витюня. Взгляд его мутных глаз метался по каютке, как растерянная ночная птица.
— Что «баркас»? Надеюсь, не утопил?
— Хуже, — вставил парень со спасателя. — Если бы утопил, поднять не проблема. Тут глубина ерундовая. А ваш баркас к туркам или к румынам в гости укатил. Сам, по собственной воле. Словно летучий голландец.
— Как?!
Все четверо не поверили своим ушам. Какое-то время еще надеялись, что это шутка, пусть не совсем удачная, но шутка. И тут же понимали, что парень со спасателя говорит правду. Он даже виновато отвел взгляд в сторону, видимо, такими жалкими и растерянными показались ему все четверо в эту минуту.
О дальнейших событиях этой ночи не только рассказывать, лучше бы и не вспоминать. Но, как говорится, из песни слова не выбросишь. А если откровенно, то в песне рыбацкого труда не так-то уж много веселых ноток. Со временем Погожев, может, попривыкнет ко всем перипетиям рыбацкой жизни и будет смотреть на все проще. Но сейчас, когда он впервые вышел на путину, облеченный доверием партбюро и правления, и — случиться такому! Да еще на том самом сейнере, где он находился. «Ничего себе воспитатель. Такого воспитателя в три шеи гнать не только из секретарей, но и...» Погожев почувствовал, что у него на лбу проступила испарина. На что-то еще надеясь, он спросил:
— Как это могло быть? — И не узнал своего голоса...
А случилось это следующим образом. Вернулись из города Витюня с Климовым. Заступив на вахту и доставив Фомича на баркасе к причалу, Витюня «сгонял» с Климовым пару партий в домино. Но игра шла вяло, без азарта, и они, бросив ее, перебазировались в радиорубку. Здесь Климов «угостил» Витюню модной музыкой, выискав ее в эфире.
К тому времени на сейнере флаг был спущен. Зажжены якорные огни. Рыбаки поужинали и разбрелись по кубрикам. Словом, когда от причала отходил последний пригородный катер с пассажирами, Витюня был на палубе сейнера в полном одиночестве. А одиночество Витюне с детских лет противопоказано — он быстро начинает вянуть, в голове рождаются мысли и желания одно другого несуразнее. Облокотившись о планширь, он долго провожал взглядом удаляющиеся огни катера. И чем дальше уходил катер, тем больше жаждал Витюня общества...
Мозги Витюни начали усиленно работать. И выход был найден! Он спустился в трюм, достал пару вяленых ставридин из своего пая и, спрыгнув в баркас и воодушевленно напевая: «Рыбачка Соня как-то в мае, причалив к берегу баркас», — оттолкнулся от борта сейнера.
Его план был прост, как все гениальные планы. Он хорошо знал, что вяленая ставрида привлечет внимание общественности пляжа, в лице сторожа и дежурного на спасателе. Тогда он вручит одному из них трояк, и тот сбегает за пивом. Потом они будут спокойненько травить масал, потягивая пивцо, пока не покажется на берегу кэпбриг со своей компанией. Казалось бы, все просто и хорошо. Но судьба распорядилась по-своему. И довольно жестоко для Витюни.