Антиглобалист
Шрифт:
– Как же, Светочка, дорогая – продолжала заботливо Инна, ведь это человек. Посмотри на это как на ваше счастье, когда ты выносишь его, когда он начнет толкать тебя в живот, когда родится, ты забудешь обо всех этих неприятностях…
Но Света перебивала, не дав договорить:
– Я это все понимаю. Мои родители тоже советуют сделать аборт.
Инна настолько была восприимчива к таким ситуациям, что у нее начало подыматься давление, кровь начала пульсировать в висках, голова закипала от мыслей что подсказать, и чем помочь, тому, не родившемуся ребенку и глупой матери.
– Родители считают – продолжала Света уже покрасневшими от стыда щеками, поняв позицию Инны – что ребенок сейчас не уместен, что мне нужно ещё зарекомендовать себя на работе. Тем более декретные нам не платят, а у нас с Сережей нет ещё ни жилья, ни машины.
– Но ведь это уже человек. И у тебя есть возможность стать мамой, ты уже мама. А родители, когда у них появиться внук или внучка они просто растают от счастья, пройдет время, и все забудут то, что говорили, и вы будете жить счастливо.
– Нет, Инна, ты все идеализируешь. – Света огорченно разводила в стороны руками – ты не понимаешь всей ситуации, если я рожу ребенка, моя жизнь сегодняшняя, прекратится. Отношения с Сергеем разрушаться, я потеряю работу, родители осудят меня…
Инна перебила Свету:
– Да разве она того стоит эта жизнь, эта работа, такой «любимый» молодой человек и такие родители того что бы уже появившегося человека на свет лишать жизни?
– Инна, это еще не человек!
– А кто же?!
– Это плод, эмбрион, живая клеточка…
– В общем, все что угодно, только не человек, да? И как же слова подобраны, эмбрион, плод. Это живой человек, твой ребенок, ты – мама, уже мама, а не убийца. Рожай, Светочка, я тебя очень прошу, ты себя всю жизнь потом мучить будешь, что ребенка своего загубила. Да, тебе сейчас сложно, трудно будет, придется перестроиться, но оно того стоит, дорогая. Пускай смирятся все перед твоим выбором, на работу нечего пенять, не трусь, подойди к начальнику отдела, переговори, хочешь, я поговорю?
– Нет, никому не говори, я сама, если что.
– Сережу настрой на то, что он будет отцом, не захочет быть рядом – гони в шею. Родители, какими бы строгими не старались быть, но от тебя не отвернуться и от малыша тоже. Наплюй на мнения, собери волю в кулак и готовься рожать, иначе я тебе этого не прощу.
Света сидела, потупив взгляд в пустую чашку. Видать не на тот эффект она рассчитывала, хотя и знала, что от Инны можно было ожидать чего угодно, она всегда имела свое мнение по любому вопросу, всегда была верна своим принципам и часто не соглашалась даже на первый взгляд с пустяковыми вещами.
– Инна, откуда у тебя такой негатив по отношению к абортам?
– А может быть меня тоже хотела мать в утробе убить.
– Откуда ты знаешь что хотела?
– Но ведь как-то убила двоих.
– Ты одна в семье?
– Да.
– Я тоже – ответила Света, а потом продолжила с интонацией человека теряющего интерес к разговору – буду идти, Сережа уже несколько раз звонил…
– Света, прошу тебя, не делай ошибки.
– Не знаю, что ответить пока, но у меня будет к тебе одна просьба, пожалуйста, никому не говори о нашем сегодняшнем разговоре.
– Ты знаешь, я умею хранить тайны. – Слова Инны были правдой, у нее было отличительное от свойственного большинству женщин умение не болтать лишнего, держать язык за зубами, и не встревать в ненужные разговоры.
Сейчас же Инна чувствовала, что разговор приблизился к концу, в её сознании роились мысли, и ей нужно было сказать, что-то важное вспомнить и озвучить что-то увещевательное. Но ничего не подворачивалось на ум. В какой-то момент Инна произнесла в уме «Господи, помоги»… в этой фразе был крик о помощи, и чувство безысходности и беспомощности перед лицом нависшей проблемы и грядущей неисправимой ошибки. На Инну лег груз колоссальной ответственности. Она также понимала, что до этого момента Свету никто не поддержал в решении рожать, не помог разобраться в этой ситуации, а значит, в его убийстве будут виноваты тоже все окружающие, и она Инна тоже будет виновата, если не предпримет все аргументы для увещевания.
– Ты ещё кому-то говорила о случившемся?
– Только тебе Сереже и родителям.
Произошла небольшая пауза, Света взялась за ручку сумки, и это было сигналом того, что разговор подошел к концу. В какой-то миг Инна вспомнила, что хотела сказать и поэтому начала говорить:
– Я вот вспомнила историю, не помню, в какой стране это происходило, читала в одном журнале, что один мужчина увидел возле роддома маленькое кладбище, он поинтересовался у врачей, что это за кладбище, и те ответили «здесь хоронят детей, которых убили путем аборта». Тогда он проникся этой проблемой и начал интересоваться, почему оно такое маленькое, ведь по их словам аборты делали каждый день. Но врачи ответили ему, что похоронить ребенка бесплатно возле больницы нельзя, нужны деньги, и тогда этот человек вызвался оплачивать эти похороны, в этом он увидел свое призвание, он не мог смириться с тем, что у этих несчастных, не родившихся детей нет могилки. И хотя сам он был небогат, имел семью, жену и детей, на которых нужны были деньги, все же выделял каждый месяц какую-то часть на похороны убитых в утробе матери детей. Таким образом, кладбище разрасталось. Говорят, что сам он начал проводить беседы с беременными девушками и женщинами, желающими сделать аборт, водил и показывал им кладбище, и чем больше оно разрасталось, тем больше будущих матерей приходило в ужас от своего намерения содеять безвозвратное. Таким образом, в этой больнице процент желающих сделать аборт сильно снизился. Эту статистику предоставили врачи. Таким образом, этот единственный человек, и могилы этих жестоким образом убитых детей спасли множество других жизней.
Но, Света, хоть и кивала в знак согласия, было видно, что осталась недовольна беседой с Инной. Наверное, она ожидала другой реакции, что её пожалеют, войдут в положение, и лишний раз подтолкнут делать то, что по её мнению было самым правильным.
Девушки попрощались, и Света ушла, оставив деньги на столе за свой кофе. Инна сидела ещё какое-то время в кафе, а потом тоже вышла, добавив к Светиным деньгам купюру за свой чай с чаевыми. Она была недовольна этим разговором. Ей не укладывалось в голову как можно хотеть убить своего собственного ребенка. Ей всегда казалось это диким и немыслимым. Тем более инициаторами и убийцами выступают сами матери, ведь насильно их никто не тащит к врачу. Те, кто должен был стать защитой опорой источником жизни для младенца, этот человек от которого полностью зависело существование малыша, этот человек который должен был тебя выносить (так же как и его когда-то выносила мать) родить воспитать и выкормить – вдруг становился твоим врагом, восхотевшим оборвать твою жизнь. Где эти добрые ласковые любящие мамы сейчас? Инна вспоминала рассказы своей прабабушки Анны, которая во время войны осталась с четырьмя детьми, её муж ушел на фронт и в 1945 погиб, после войны по стране осталось много сирот, и некоторые семьи брали на воспитание таких детей. Прабабушка взяла пятого ребенка в семью, также поступил, прадед Петр, уже имея троих детей, он с фронта привел малыша сироту в дом, и его родной брат Иван привел сироту, который был третьим ребенком в семье. «Вот это люди были – думала Инна – и жили в худших условиях, без стиральных и посудомоечных машин, без холодильников и газовых плит, без туалетов и ванных комнат в домах с теплым полом, и времена были послевоенные суровые с дефицитом товаров, и множеством других проблем. А сейчас есть все, а детей не хотят. Не детей не хотят, а себя обременять не хотят, не хотят жертвовать собой, жить хотят лишь в свое удовольствие. Мир потребителей и эгоистов. Обмельчали. Инна шла сердитой на Свету и корила себя за то, что слишком мало аргументов привела в пользу ребенку, ей казалось, что она была слишком грубой и опрометчивой, не до конца убедительной в речах, а ведь на кону стоит жизнь человека. Инна почувствовала огромный груз ответственности и осознанности за свои слова. Она даже представила, как у Светы родиться малыш. Почему-то ей казалось, что именно девочка, потом Инна представила, как она будет расти, пойдет в школу, станет красавицей, поступит в университет, как за ней начнут ухаживать парни, а потом в одного из них она влюбиться, и этот один ответит ей взаимностью, а потом свадьба, детки и счастье прекрасных семейных вечеров. Да, Инна мечтала об этом, ей всего хотелось этого самой и она естественно не могла Свете привести в пример себя и свои мечты, но при этом Инна предпочитала быть одной, чем с таким олухом и негодяем как Сережа. А такие олухи сплошь и рядом пытались навязать ей себя. «Что это за мужчина? – Думала она, если он толкает любимую женщину на свершение убийства своего ребенка?» В понимании Инны – мужчина должен быть опорой и защитой семьи, он должен быть любящим и заботливым мужем и хорошим отцом. И вроде бы этого не так уж и много, но при этом, сейчас, это была огромная редкость. То, что должно быть нормой – вымерло и исчезло. А думать и анализировать тот факт, что некоторые вообще избирают безобразный извращенный образ жизни, в котором сознательно отказываться от рождения детей в угоду свободной ничем не обременяющей жизни именуемой «childfree» вообще не хотелось. Тут голова у девушки закипала, как чайник, ведь казалось, что мир катиться в пропасть.
«Его кровь ляжет грузом на всех, как вы не понимаете? Потому что все за всех виноваты. В этом мире нельзя быть безответственными, в этом мире не может быть чужого горя». – Думала девушка. Ей также казалось, что в нашем мире априори не может быть счастья. Она думала, что счастливые люди, это просто слепцы, которые не видят чужого горя. «Ведь нормальный человек не может быть безразличным к чужому горю. А все так искренне желают, этого счастья, на каждом празднике, а ведь истинное счастье, это когда не тебе одному хорошо, а кому-то еще. Как люди не понимают этого?»