Антиквар
Шрифт:
Медаль Ушакова была под тем самым номером, удостоверение к ней (награда с документами всегда стоит дороже) и сейчас лежало у Смолина на квартире. По памятным признакам он легко узнал и две баварских военных медали середины позапрошлого века. А большую серебряную медаль за военные заслуги государя императора Франца-Иосифа опознать легко было с полувзгляда — потому что давным-давно, надо полагать, тогда же, в Первую мировую, обладатель глубоко выцарапал на ней свои инициалы (была такая ухарская привычка у юных императорских прапорщиков, вроде нарисованных чернилами звёздочек на погонах у белогвардейцев).
— И вот это…
Эрастыч положил на стол тяжёлый
— Один человек припёр?
— Ага, — сказал Демидов, доставая из папки стандартную квитанцию. — Некто Фетисов Михаил Николаевич, Кутеванова сорок один, семь. Хотел толкнуть сразу, но я-то помнил «общую тревогу», объяснил, что рисковать капиталами не согласен, только на реализацию могу взять…
— Он быстро согласился?
— В общем, да. Без особых проволочек. Ну, конечно, разочарован был несказанно, как все эти лохи, что полагают, будто им сейчас охапку денег выложат…
— Нервничал?
— Да не похоже… Ну, самую чуточку. На наркомана вроде бы не похож, и на шпану — тоже. Самый обычный сопляк…
— Патлы длинные — ботва под Джона Леннона, физиономия отмечена некоторым интеллектом, речь правильная… — уточнил Смолин, чтобы удостовериться.
— Он самый. Этакий Гарри Поттер, только без очочков. Культурный такой, явно не из слесарей-сантехников. Ты его знаешь?
— Встречались… — сказал Смолин сквозь зубы.
Всё совпадало — и адрес, раздобытый Шварцем, и анкетные данные владельца машины, определённо приходившегося «Гарри Поттеру» папашей. С родителями живёт сей интеллигентный молодой человек, папиной машиной пользуется…
Ситуация, как её ни рассматривай, была несколько щекотливой. Обычного воришку из тех, что украдкой суют за пазуху что-нибудь красивое и смываются, как правило, изловивши, без затей, без гуманизма и привлечения родной рабоче-крестьянской милиции пинают, пока ноги не устанут. Против чего он сам не особенно и возмущается, понимая, что получает за дело…
Сейчас придётся действовать тоньше. Коли уж волосатый открыто сдал награды в магазин по собственному паспорту, ничуть не считает себя преступившим закон криминальным элементом — следовательно, работать с ним придётся несколько иначе. Ещё и оттого, что Смолин, разумеется, в милицию с заявлением о покраже бежать и не подумал, а потому, с точки зрения закона, потерпевшим как бы и не является. И, главное, к Дашенькиной компании долго ещё присматриваться, так что не следует пороть горячку, нужно придумать что-нибудь тонкое, можно бы выразиться, элегантное. Дело не в том, чтобы вернуть украденное, здесь всё сложнее…
— Какие будут пожелания? — спросил Эрастыч.
Смолин раздумывал недолго.
— Вот это, — он небрежно ткнул пальцем в пакет с перемешавшимися медалями, — можешь выставлять на продажу хоть сейчас. Это не моё… строго говоря, это вообще ничьё, так что претензий предъявлять некому. А вот это, — он коснулся картонки, — пока что припрячь подальше, лады? Он телефон оставил? Ага, отлично. Когда я тебя попрошу, звякнешь ему, чтобы приходил за деньгами. С таким расчётом, разумеется, чтобы я сам здесь уже сидел…
— Сделаем… — Демидов убрал картонку подальше в стол, оставив мешочек на прежнем месте. Помолчав, взял ещё одну сигаретку из «фамильного» портсигара и спросил задумчиво: — Вася, ты как думаешь, что сталось с Катаевыми закромами?
Смолин сохранял бесстрастное выражение лица. Ну разумеется, после смерти Чепурнова в антикварном мире ни о чём другом не рассуждали и долго ещё будут ломать голову. Вообще, «наследство» нужно продавать так, чтобы ниточки не вели к нему — упаси боже, не в Шантарске. Если кто-то из коллег по ремеслу узнает… ничего жуткого, в общем, не произойдёт, но зависть расцветёт пышным цветом, а это ему совершенно ни к чему…
— С родными кровиночками отношения у него были испорчены напрочь, — сказал Демидов, рассеянно таращась в потолок. — Это каждая собака знает. Так что им оставить никак не мог. Самое печальное, если вся эта благодать где-то лежит настолько хорошо заныканная, что ещё двадцать лет на свет не появится…
— А вот это на него как раз похоже, — сказал Смолин, приняв озабоченный вид, задумчиво морща лоб и хмуря брови. — Тут, Эрастыч, простор для вариантов.
— Например?
— Ну, например, сын с дочкой могли и притворяться… с Кащеевой же подачи. Все старательно притворялись, что враждуют. А на самом деле Кащей просто не хотел, чтобы стало известно, какой клад он оставляет деткам. Вполне понятное стремление: в наши печальные времена и за полтинник в подъезде задавят… В Новониколаевске в своё время случилось именно так, когда помер Воронецкий, помнишь? Сынок якобы последние лет десять с Воронецким был на ножах, друг друга завидев, на другую сторону переходили… вот только месяца через три после безвременной кончины папаши Воронецкий-младший, бюджетник сраный, коттеджик в хорошем районе прикупил и стал на сотом «крузере» раскатывать…
— А пожалуй… — кивнул Эрастыч.
— Вариант номер два, — сказал Смолин. — Кащей не мог не понимать, что на часах — двенадцать без пяти. И незадолго до смерти толкнул закрома оптом в одни руки — кому-то стороннему, не местному. Чтобы казна не досталась детишкам, которых терпеть не мог. А деньги… Ну мало ли куда умный и хитрющий старикан мог подевать деньги. Перечислил на возведение памятника гранёному стакану в городе Пропойске или нашему зоопарку… Что, мы с тобой не знаем примеров, когда нехилые коллекции тихонечко уходят в одни руки? Кира Булычёва взять, сказочника нашего, бирмановеда в штатском. Богатейшая была коллекция, у любого слюнки бы потекли — а после смерти письменника растворилась в воздухе без шума и криминала, и ни одна вещичка на рынке потом так и не всплыла… Значит — тихонечко, культурно, в одни руки… Одним словом, не стоит даже голову ломать. Если никто из нас в Шантарске ни сном ни духом — значит, были Кащеевы сокровища, да сплыли…
— Да я и сам примерно так же рассуждаю, — сказал Демидов с тоской в глазах. — Обидно просто: такая коллекция куда-то на сторону улетучилась… Жалко…
— А что тут жалеть? — пожал плечами Смолин. — Всё равно не твоё, Эрастыч…
— Какая разница? Всё равно грустно. Представляешь, сколько там должно быть… всего?
Представляю, подумал Смолин, прекрасно представляю, ты и не знаешь, насколько… Нет, нельзя и словечком заикнуться о нежданном наследстве. Никто, конечно, из коллег по ремеслу не воткнёт ему в спину вострый ножик, и отношений не порвёт, и даже не обматерит в глаза — но завидовать станут люто, по-чёрному, как и он бы на их месте, пожалуй… А это, в свою очередь, когда-нибудь обязательно себя проявит так или иначе. Говорил же умный герой какого-то романа о пиратах: главное — не отыскать клад, а ухитриться правильно поделить и остаться при этом в живых…