АнтиМетро, Буэнос-Айрес
Шрифт:
– Вы ошибаетесь, сеньор Белов, – холодно возразил Дитрих. – У Борхеса нет такого стихотворения. Хотя, стиль, несомненно, его…. Сейчас я прочту вам несколько стихов Хорхе Луиса, и вы всё поймёте…. Впрочем, прошу немного подождать. Я вынужден отлучиться на несколько минут. По техническим пивным причинам, так сказать…
Он – с видимым трудом – поднялся на ноги, нащупал правой ладонью круглый набалдашник белой тросточки, прислонённой к скамье, и неуверенно, сильно прихрамывая на правую ногу, двинулся в сторону бежевой двери, на которой висела доходчивая табличка – «WC».
– Он, что же, слепой? Или – просто – хромой? – недоумённым шёпотом спросила Таня. – Из текста романа ничего такого не следует…. Может, это последствия – от общения с неизвестными злоумышленниками? То есть, следы жестоких и бесчеловечных пыток?
– Разберёмся, моя нетерпеливая боевая подруга, – заверил Артём. – Дай только срок…
Послышался негромкий стук, тихонько скрипнула входная дверь. Артём резко обернулся и расстроено поморщился – на красно-коричневом керамическом полу медленно перекатывалась белая тросточка, тихонько колыхались дверные жёлто-голубые витражи.
– Он же, хитрюга, делает ноги! – прозрела Татьяна и предложила: – Попробуем догнать?
– Попробуем! – согласился Артём, поднимаясь из-за стола и аккуратно кладя на тарелку с недоеденными арахисовыми орешками крупную купюру. – В погоню, амазонка!
«Дурак ты, братец!», – сварливо объявил внутренний голос. – «Соришь деньгами – почём зря. С этим-то серебряным значком…. Никто бы ничего и не заметил. В том смысле, что сочли бы за великую честь – бесплатно накормить и напоить представителей могущественного «Эскадрона смерти»…».
Оказавшись на тротуаре проспекта Леандро Алеем, они заполошно огляделись по сторонам.
– Вон он! – азартно воскликнула Татьяна. – Бежит в сторону Нового морского порта…
Погоня неуклонно и уверенно набирала обороты. Улицы, улочки, кривые переулки, проходные дворы…. Минут через пятнадцать-двадцать – возле очередного кривого и узкого поворота – Таня расстроено выдохнула:
– Неужели, ушёл?
– Тихо, родная, – останавливаясь, попросил Артём – Слышишь?
За ближайшим углом беседовали несколько человек.
– Куда торопишься, красавчик? – насмешливо поинтересовался ломкий юношеский басок. – Передохни, отдышись…. Не желаешь ли, случаем, сделать посильный денежный взнос в фонд будущей революции? Чего молчишь-то, урод заграничный?
– Извините, но я очень тороплюсь, – забубнил Дитрих, после чего отчаянно взвизгнул: – Отпустите меня! Я обращусь в полицию!
Послышался звук увесистой оплеухи, и хриплый баритон добросердечно посоветовал:
– Не дёргайся, дурилка усатая. Хуже будет. Сейчас мы опустошим твои карманы, после чего отпустим на все четыре стороны. Не переживай. Быть нищим – с философской точки зрения – вовсе и не позор, а, наоборот, благо…
– Вы не имеете права! – взвыл лже-немец. – Я являюсь австрийским подданным!
– Ха-ха-ха! Напугал.
– Я лично знаком с Марией Сервантес-Рамос!
– Насмешил, морда очкастая. Да, с этой рыжей вертихвосткой половина Буэнос-Айреса знакома…
Артём осторожно выглянул из-за угла. Ганс Дитрих (вернее, Алекс Пушениг), стоя на коленях, неловко утирал кровавую юшку, весело капавшую из его длинного носа, разломанные на две половинки чёрные очки валялись в ближайшей луже. Над немцем-австрийцем угрожающе нависали два лохматых юнца, облачённые в чёрные кожаные куртки, на лацканах которых размещались круглые значки с портретами Че Гевары. В руке у одного молодчика находился кухонной нож средних размеров, у второго – маленький чёрный пистолет неизвестной модели.
«Дилетанты!», – презрительно хмыкнул наблюдательный внутренний голос. – «Пистолет даже не снят с предохранителя…».
– Разреши, командир, я с ними разберусь сама? – прошептала Татьяна. – Ну, пожалуйста….
– Действуй, амазонка.
Таня подобрала с асфальта два увесистых камня (вернее, два куска бетона, выпавших из стены дома), и, выскочив из-за угла, произвела – с полусекундной паузой – параллельное метание с двух рук. Юнцы, синхронно охнув и обхватив ладонями лица (физиономии, морды, хари?), дружно повалились на землю, то есть, на потрескавшийся асфальт. Нож и пистолет при этом, естественно, со звоном упали рядом.
Артём уверенно и неторопливо подошёл к троице, носком ботинка влепил каждому из неудавшихся грабителей по контрольному удару в область печени и, многозначительно улыбнувшись, сообщил на прекрасном немецком языке:
– Герр Алекс Пушениг, вы арестованы – до выяснения некоторых обстоятельств. Алмазная донна, продемонстрируй господину писателю волшебную бляху…. Теперь, надеюсь, герр Пушениг, вам всё понятно? Кстати, радуйтесь!
– Чему это я, собственно, должен радоваться? – подозрительно прищурился Пушениг.
– Ну, как же! Уже совсем скоро вы встретитесь со своей старинной приятельницей. То есть, с прекрасной и обворожительной Марией Сервантес…
Где-то совсем рядом раздался звон разбитого оконного стекла. Сухо щёлкнул пистолетный выстрел, второй, третий. На головы посыпалась отколотая штукатурка. Послышался громкий, душераздирающий виз, и испуганный женский голос известил:
– Убивают! Помогите, ради Бога! Помогите! Они похитили моего ребёнка! Помогите!
Артём, подхватив с потрескавшегося асфальта трофейный пистолет, снял его с предохранителя и, пробежав вправо метров десять-двенадцать, оказался на широкой и людной улице.
«Перевёрнутые тележки уличных торговцев, разбитая витрина промтоварного магазина, испуганные женские и мужские лица», – доложил хладнокровный внутренний голос. – «Ага, вон же мелькает короткий платиновый ёжик. Это невысокая женщина в спортивном тёмно-синем костюме, отчаянно расталкивая встречных прохожих, улепётывает со всех ног…».
– Она в кроссовках, – печально вздохнула Таня. – Поэтому догнать девицу не получится. Даже пробовать не стоит.
Когда они вернулись в кривой проходной переулок, Алекса Пушенига и след простыл…