Антимир

Борунь Кшиштоф

– Авария?

– Нет. Стержень, торчавший из крыши, сам был чем-то вроде электромагнита, а приплыв ионов в защитном поле робота вызывал путем индукции возникновение притяжения. Ведь для того чтобы снять со стержня магнитное поле и подняться в воздух, надо было как раз отбросить ионы вниз, вдоль оси стержня.

– Поразительная история...

– Случайность, но виноват был Кален, не предусмотревший такой возможности. Ситуация стала трагической: робот не мог стартовать, а тем временем "сигары" шли на помощь городу. О том, чтобы их задержать, нечего было и думать. При виде моего робота "сигары" стали расходиться, причем одна из них попыталась окружным путем добраться до города, а другая шла прямо навстречу мне. С расстояния около трех километров они открыли

огонь. Однако, прежде чем их ракетные снаряды пролетели необходимое расстояние и взорвались, я успел поднять робот вверх на десять километров. Я сказал себе, что не буду уничтожать эти машины, но оказался припертым к стенке. Робот Логера был не в состоянии стартовать и его в любой момент могли атаковать. Аннигиляция означала бы гибель города. А ведь экипаж "сигар" не мог знать об этом и направлялся к городу именно для уничтожения космического пришельца. Было совершенно исключено, чтобы мы успели объяснить жителям, в чем состоит опасность, прежде чем дело дойдет до катастрофической атаки. Мне казалось, что я схожу с ума. Я проклинал Логера и Калена, а одновременно убеждал себя, что в данный момент единственным спасением для города является уничтожение обоих боевых кораблей. Тем временем машины все ближе подходили к городу, обстреливая мой робот при каждой попытке задержать их.

Нервная судорога пробежала по лицу Конопатого. Я почувствовал, что и мне что-то сжимает горло.

– И ты уничтожил эти дирижабли?
– с усилием спросил я.

Он кивнул, не глядя мне в глаза.

– Я знаю, тогда не было другого выхода, - сказал он тихо.
– Я не мягкосердечный человек, многое повидал, но не могу убивать. Не могу не думать. Еще сегодня не могу отделаться от ощущения, что тогда все могло быть иначе.

– Вы не боялись, что застрявший робот может быть атакован жителями города?
– попытался я возобновить разговор.

Он долго глядел на меня, словно не понимая, о чем я говорю, наконец ответил уже немного спокойнее:

– Было одно счастливое обстоятельство, исключавшее нападение снизу. Крыша строения представляла собой широкую вогнутую террасу, так что ни с соседних домов, ни снизу робот виден не был. Они могли напасть только с воздуха или пройти каким-нибудь ходом через крышу. Однако никто, по-видимому, не решался на такого рода встречу. Проциониды всегда избегали наших машин. Да и нечему удивляться.

– Они не возобновили атак с воздуха?

Он горько усмехнулся.

– Это было только начало. Мы уничтожили еще тридцать два летательных аппарата, прежде чем проциониды поняли, что атаки не имеют смысла. Это, увы, уже была война. Ненужная, лишенная даже крупиц логики. Самое худшее, что мы не могли прекратить военных действий, пока не были смонтированы приспособления для освобождения робота. Петерсен и Кален делали, что могли. Но лишь спустя четыре недели им удалось закончить монтаж третьего робота. Это было необходимо, так как второй должен был оборонять первого. Третий робот снабдили ускорителем, излучающим узкий пучок протонов большой энергии. Вызывая этим потоком аннигиляцию, удалось наконец отделить злосчастный стержень. Этот месяц окончательно меня вымотал. Я был совершенно надломлен психически. Когда наконец все три робота вернулись на "Маттерхорн", я уже буквально ни на что не годился. Лишь через два месяца Гибсон, корабельный врач, поставил меня на ноги. Но было уже поздно. Хотя, как знать? Может, это была только моя глупость? Может, не надо было потакать Логеру, а просто пальнуть ему в лоб или...

– О чем ты говоришь?
– спросил я, чувствуя, что Конопатый опять начинает перескакивать через события и путаться в них.

– Видишь ли, - начал он с явной неохотой, - за эти месяцы, вместо того чтобы улучшить положение, Логер и его клика окончательно все обострили. Клика маньяков и авантюристов!.. А было так: уже снимки "Бумеранга-12", которые давали только весьма общие представления об архитектуре и градостроительстве проционидов, произвели сильное впечатление на людей. Но то, что показали камеры роботов, было настоящим чудом! У этих существ скульптура и архитектура

играют какую-то особую, доминирующую роль. Даже те несчастные "сигары" были необычайными произведениями искусства. С ними нельзя равнять даже наши галеоны периода Возрождения и барокко. Это были сооружения с какими-то странно легко входящими в душу человека пластическими формами. Наши искусствоведы просто потеряли головы. Рассматривая города проционидов вблизи, они словно ошалели. Это передалось Гольдену и Логеру. Да что там говорить! Даже Кален и Петерсен не остались безразличными, хотя искусство их и не интересовало. И тогда, наперекор не только Космическому праву, но и вообще здравому смыслу и логике, несмотря на то, что и дальше не было никакого взаимопонимания с проционидами, стали посылать роботов на поверхность планеты, в города и большие селения. Начались съемки, измерения, систематизация, классификация. Начались вздохи и сожаления, что это антиматерия, что невозможно увидеть все поближе, собственными глазами. Хотя бы сквозь стекла скафандров.

– А проциониды?

– Что проциониды! Разве могли они рассматривать нас иначе как врагов? Иногда доходило до стычек. Правда, они уже не пытались атаковать роботов, но огнем преграждали им путь к некоторым объектам, городам и островам.

– А вы?

– Сначала Логер отдал ясный приказ, запрещавший нападать на проционидов, и велел отступать в случае атаки с их стороны. Но позже бывало всякое.

– И вы не могли им объяснить, что это только недоразумение, трагическое стечение обстоятельств! Ведь легче добиться взаимопонимания при непосредственном контакте, чем на расстоянии, рисуя картинки в пространстве.

– Ошибаешься. Решают не средства связи, а смысл информации. Это может показаться парадоксом, но общий язык в области отвлеченных понятий гораздо важнее, чем в дословных значениях. Проциониды наверняка точно понимали смысл переданных им изображений. Об этом свидетельствует то, что некоторые указания они выполняли правильно и вообще прислушивались к предостережениям. Однако проциониды считали нас врагами, агрессорами и по меньшей мере наглецами, которых, если бы только было возможно, они выгнали бы со своей планеты. И ни разу с момента возникновения конфликта они не ответили на наши попытки наладить связь.

– А ты не думаешь, что это был своего рода бойкот?

– Вероятнее всего. А может быть, это связано с какими-то правилами поведения, обязательными в их мире.

– Но вы сделали все возможное, чтобы исправить положение?

– В том-то и дело!
– подхватил он.
– Если бы я мог сказать, что все. Если бы так... Но кто должен был это сделать? Сумасшедшие историки искусства, которых не интересовало ничто, кроме скульптуры и архитектуры проционидов? Или Петерсен, для которого факт открытия антимира означал пересмотр стройной теории, над которой он работал всю жизнь? Может быть, Кален, исступленно конструировавший все новые, все более необыкновенные приспособления, позволявшие вести работы в мире антиматерии? Может быть, Гольден или Логер, которые прежде всего думали о выполнении задания экспедиции?!

– Но разве связь - не первостепенная задача?

– Да. Но не забывай, что нас разделяли тридцать четыре уничтоженных воздушных корабля и полуторакилометровый остров, сметенный с поверхности моря! Пришлось бы ограничить, а может быть, и приостановить непосредственные исследования. Разве проциониды, зная правду, согласились бы на их продолжение? Даже проявляя максимум доброй воли, разве могли они подвергать себя, свои города, свои произведения искусства беспрерывному риску аннигиляции?

– Ты хочешь сказать, что никто не был заинтересован в прекращении войны? Ведь это же подлость, преступление!

– Никто никого за руки не хватал. Никто ничьих мыслей не читал. Гольден смог бы тебе все обосновать согласно канонам Космического права. Однако было бы неверно утверждать, что все думали так же. Гибсон открыто добивался прекращения исследований, Гартер часто вступал в конфликты с Логером, пытаясь втолковать проционидам ситуацию слишком открыто.

– Это лингвист-кибернетик?