Шрифт:
Популярные ныне ролевые игры имели некоторое подобие в моём, к примеру, детстве. Я и мои друзья, прочитав интересную книгу, импровизировали, играя её персонажей. Потом книга и игра сменялись новыми книгой и игрой, а о прежнем оставалось что-либо высказанное моим отцом, непременным участником подобных занятий. После томика «Чингисхан» (автор Василий Ян) мы представляли себя монголами, которые с гордым презрением смотрят на поднесённые противником драгоценности, приказывают рассыпать их по степи и бросаются рубить и колоть врагов, штурмовать их крепость. Попутно мы узнавали от отца и то и другое, что не вошло в книгу. В итоге память сохранила главное о Чингисхане: он провозгласил, что монголу
О ещё более давних временах повествовала книга областного писателя, увлёкшегося фигурой норманна Эрика Рыжего. Толстый роман по малому моему возрасту я был не в силах одолеть, знал его, в основном, по пересказу, и запомнилась книга благодаря тому, что сказал о норманнах отец. Сказал же он то, что ему в далёкое царское время запомнилось со слов учителя. К норманнам снарядили послов славяне. Они никак не могли объединиться в государство, и послы везли прошение, смысл которого был: земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет, придите к нам и правьте нами. Норманны откликнулись, послали своих Рюрика, Синеуса и Трувора, благодаря которым создалось Древнерусское государство.
Что это «ложная теория», я услышал в советской школе, заранее предупреждённый отцом, дабы не вздумалось возразить. Я не возразил, однако же и не поверил, предчувствуя, что верность теории будут подтверждать историки. Среди них оказался профессор Петербургского университета Андрей Буровский, который в книге «Отцы городов русских» написал: «Кто такой Рюрик и как он появился на Руси, — спорят до сих пор. Но практически все дореволюционные историки были согласны с тем, что „Призвание первых князей имеет великое значение в нашей истории, есть событие всероссийское, и с него справедливо начинают русскую историю“». (С.М.Соловьев. «Призвание варягов на русь северными племенами славянскими и финскими. — Следствия этого явления. — Обзор состояния европейских народов, преимущественно славянских, в половине IX века»).
У А.М.Буровского (можно сказать, как и у меня) есть основания по-своему воспринимать охаивание «иноземцев». Он имеет непосредственное отношение к немцам и мог бы носить фамилию Шмидт.
Период, когда не стоило возражать, что нормандская теория «лжива», был весьма опасен. И хотя никто не возражал, озлобление её противников не ослабевало. Сколько раз мне доводилось слышать и читать, что прошение звучало не так, как я передаю его. Что Синеуса и Трувора не существовало. Что Рюрик являлся не норманном, а варягом и причём таким, какие на самом деле не варяги, а русы.
Когда «нормандской теории» доставалось по первое число, нельзя было не заметить, хотя бы в семидесятые годы, до чего же соответствует времени прилетевшее из глуби веков: земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет, придите к нам и правьте нами. В той сволочной жизни не могло не быть тех, в чьём сердце не шевельнулся бы позыв прошептать это. Уж больно отвратительно правили те, кто занял место норманнов.
Нормандская теория, таким образом, звала размышлять: кто правит? Сопоставим этот вопрос с другим — верна она или нет — и перенесём оба вопроса во время, когда теория была выдвинута приглашенными в XVIII веке в Россию немецкими учёными Г.Байером, Г.Миллером и А.Шлёцером и «опровергнута» Ломоносовым. Российской империей правили… нет, не Романовы, а фон Гольштейн-Готторпы.
Романовы вымерли. Пётр Великий оставил единственного наследника мужского пола — внука по имени Пётр. Он умер в 1730 году и с ним оборвалась мужская линия Романовых. Были у Петра Великого и две дочери: Анна и Елизавета. Анна вышла замуж за герцога Карла Фридриха фон Гольштейн-Готторпа,
Русская родовая знать приняла немецкую династию фон Гольштейн-Готторпов, тем самым подтвердив, что так же было и с норманнами. Пусть лучше правит чужеземец, нежели свой, который не в силах доказать, что его род знатнее твоего. По душе пришлась династия и дворянству, которое было освобождено от государственной службы и могло наслаждаться жизнью благодаря труду крепостных. У Пушкина в «Капитанской дочке» помещик Гринев праздно живёт в своём имении, в то время как его друг-немец, дослужившись до генеральского чина, не покидает армию, несмотря на старость.
Немцы стали необходимы на местах, освобождаемых Обломовыми, которые полёживали на своих диванах, и Герцен, обуянный русским патриотизмом, несмотря на то, что у него самого мать была немкой, писал в статье «Русские немцы и немецкие русские»:
«Не знаю, каковы были шведские немцы, приходившие за тысячу лет тому назад в Новгород. Но новые немцы, особенно идущие царить и владеть нами из остзейских провинций, после того как Шереметев „изрядно повоевал Лифлянды“, похожи друг на друга, как родные братья».
Раздражение Герцена, по мере того как он углубляется в задевающую русское самолюбие тему, усиливается:
«Собственно немецкая часть правительствующей у нас Германии имеет чрезвычайное единство во всех семнадцати или восьмнадцати степенях немецкой табели о рангах. Скромно начинаясь подмастерьями, мастерами, гезелями, аптекарями, немцами при детях, она быстро всползает по отлогой для ней лестнице — до немцев при России, до ручных Нессельродов, цепных Клейнмихелей, до одноипостасных Бенкендорфов и двуипостасных Адлербергов (filiusque — и сына — лат.). Выше этих гор и орлов ничего нет, то есть ничего земного… над ними олимпийский венок немецких великих княжон с их братцами, дядюшками, дедушками».
Высказывания на этот счёт идеологов разных направлений не противоречат одно другому, а лишь друг друга дополняют. Вот каков представитель германского племени у Достоевского:
«Андрей Антонович фон Лембке принадлежал к тому фаворизированному (природой) племени, которого в России числится по календарю несколько сот тысяч и которое, может, и само не знает, что составляет в ней всею своею массой один строго организованный союз. И, уж разумеется, союз не предумышленный и не выдуманный, а существующий в целом племени сам по себе, без слов и без договору, как нечто нравственно обязательное, и состоящий во взаимной поддержке всех членов этого племени одного другим всегда, везде и при каких бы то ни было обстоятельствах. Андрей Антонович имел честь воспитываться в одном из тех высших русских учебных заведений, которые наполняются юношеством из более одаренных связями или богатством семейств /…/ учился довольно тупо /…/ карьера его устроилась. Он все служил по видным местам, и все под начальством единоплеменников /…/ умел войти и показаться, умел глубокомысленно выслушать и промолчать, схватил несколько весьма приличных осанок, даже мог сказать речь, даже имел некоторые обрывки и кончики мыслей, схватил лоск новейшего необходимого либерализма». («Бесы». Часть вторая. Глава четвертая).