Антипиранья
Шрифт:
«Виллис» проехал поднятый шлагбаум. Часовой отдал под козырек, и они вкатились в небольшой двор старинного каменного дома с поваленной статуей рыцаря у входа. Кабинет Беляева располагался в большом зале. К стене были придвинуты стеллажи с книгами, над ними висели портреты Гете, Шиллера, Вольтера. Изображение Сталина расположилось над письменным столом и казалось тут совсем неуместным.
– Библиотека была, – пояснил Владимир Иванович, перехватив удивленный взгляд Дениса. – Еще недавно это было поместье какого-то важного немца. Но ничего, я доволен. Кому-то из наших под рабочий кабинет досталась спальня, а то и кухня. – Он по привычке задернул штору, сел за стол и достал склейку из черно-белых фотографий. –
– Нет. – Денис непонимающе смотрел на панораму сфотографированного сверху города.
– А ты лупу возьми. Посмотри вот здесь, у самого обреза, а потом глянь на дату и время. Не понимаешь?
– Нет. – Денис, окончательно сбитый с толку, замотал головой.
– На эту точку посмотри. Это же башня танка, в которой мы с тобой сидели! – засмеялся Беляев. – И по времени точно получается. Я, когда смотрел в штабе работу авиации, долго хохотал и тебя вспоминал, а фотографии себе забрал. Думал, вдруг увижу, так покажу, как мы с тобой засветились. Выходит, не зря взял. Встретились-таки.
– Да… – улыбнулся Денис. – А помните, как мы у особистов в коровнике сидели? А Ершов этот какая сволочь! Жаль, что я тогда Пазюре так и не смог как следует врезать.
– Ты на них зла не держи, – неожиданно вступился за особистов Владимир Иванович. – Они тоже не зря свой хлеб едят, хотя и перегибают часто. Это сейчас их не сильно-то и боятся, а в начале войны наши генералы на особистов молились. Ведь что в сорок первом творилось! Целыми полками в плен сдавались! Сейчас вот работаем с теми, кого оттуда вернули. Так хоть бы один честно признался, что испугался и потому бросил оружие и поднял руки. Нет. Все рассказывают, как отстреливались до последнего патрона и раненные, без сознания, оказались в плену. А ведь с ранеными немцы не возились. Если идти не мог, то таких добивали. Сейчас эти герои пока помалкивают, а пройдет время, так еще за орденами придут. А настоящих героев мы и не узнаем. Перемолола их война безвестными.
Со двора донеслись выкрики. Беляев выглянул за штору и подозвал Дениса:
– Вот, взгляни.
Два солдата вели щуплого мужчину в гимнастерке и босого, без сапог. Он затравленно озирался по сторонам, встретился взглядом с Денисом и вдруг затрясся в беззвучных рыданиях.
– Представитель таких героев. Коровкин Леонид Александрович. Боец Красной армии, любимец политруков. Большой был мастер на политзанятиях погорланить и на бумаге настрочить всякую мерзость на товарищей. Редкостная мразь. Сколько из-за него в лагеря да в штрафбат невиновных отправили!.. А в феврале, когда немцы пытались вырваться из города через Земландский полуостров, нам в руки попал гестаповский грузовик с документами. Вот там мы и прочитали, как предатель Коровкин сдался в плен еще в сорок втором и как немцам зад лизал. Вернули они его нам, чтобы он в тылу паскудничал да отчеты им пересылал. Как только ему эти документы показали, так он тут же напустил в штаны и сзади, и спереди.
– Куда его повели?
– Ясное дело куда. За лес, в карьер. А мне на таких даже пулю жалко. Кстати, немцы его тоже не сильно-то жаловали. Кличку дали Кретэ – жаба по-ихнему.
Денис смотрел в спину удаляющейся расстрельной команде и думал: «Да, такая война тоже была».
– Что притих? Не приходилось видеть, как на расстрел ведут?
– Откуда? У нас давно уже не расстреливают, за предательство в лучшем случае набьют морду. – Ему невольно вспомнился Саня. – А то и до этого не доходит.
– Да… – Владимир Иванович вернулся за стол и задумчиво посмотрел на фотографии аэрофотосъемки. – Кстати, насчет тебя.
– А что насчет меня?
– Очень я много думал о тебе, Денис, эти дни. Разговор наш вспоминал в деталях. Каждый твой жест, слово. Даже, прости мое любопытство, пробил по спискам Балтийского флота капитан-лейтенанта Зарембу. Сам понимаешь, нет у них такого.
– А откуда мне там взяться?
– На провокатора ты не похож. Я их интуицией чувствую. И рассказывать о временных парадоксах такие точно не станут. Эти выдумывают что-нибудь поправдоподобней.
Денис с любопытством посмотрел на Беляева. Неужели все-таки поверил?
– Ну и к какому выводу вы пришли?
– Много думал. Работа наша такая – думать. Она сродни искусству художника. Ты ведь не знаешь, что я души не чаю в живописи, картины пишу. Айвазовского люблю, копирую. Помогает в моей работе. Тут штрих, там мазок, смотришь – и полотно вырисовывается. История твоя, конечно, крайне невероятна, но хочу рассказать тебе один случай. Было это несколько лет назад. Позвал меня знакомый священник в свою церковь, посмотреть чудо. Заплакала у него икона, уж не помню, с какой святой. Я с радостью согласился. Нет, не потому, что поверил. Хотел его вывести на чистую воду, чтоб прихожанам голову не дурил. Может, ты слышал про Петра Первого. Уж какой был набожный, а когда ему доложили, что в церквях Богородицы плачут от его реформ, он так ответил: «Если Богородицы еще раз заплачут маслом, то зады попов заплачут кровью!» И ведь помогло. Так и я шел в церковь, уверенный, что найду за иконой флакончик с маслом или водой. Да вот только не нашел я ничего, а из глаз святой и вправду текли слезы. Как встретился я с ней взглядом, так почувствовал, что будто ноги отнялись.
Владимир Иванович замолчал, словно заново переживая те события. Денис его не торопил, заметив, что у Беляева от собственного рассказа сбилось дыхание.
– Чувствовал, что видит она меня насквозь. Странное ощущение. Казалось, что если бы икона могла говорить, то рассказала бы обо мне все – кто я, кто мои родители и зачем я в этот мир пришел. Вышел из церквушки, будто пыльным мешком прибитый. А на следующий день началась война…. Веришь?
– Не знаю. – Денис растерянно пожал плечами. – Я тоже о таком слышал, но не видел.
– Нет, я не стал после этого молиться и не выбросил партбилет! Но я осознал для себя одну очень важную мысль: мы ничего не знаем о мире, окружающем нас. Мы как тот муравей, который видит только свой муравейник и свою поляну и безапелляционно заявляет, что это и есть бесконечная Вселенная. Но ведь если за бугром есть еще один муравейник и мы о нем ничего не знаем, то это еще не значит, что его нет. И если мы будем его отрицать, то он от этого тоже не исчезнет. Да, Денис, задал ты мне задачку: верить или не верить? Поэтому ты даже не представляешь, как я обрадовался, когда ты вдруг опять объявился. Ты рассказывал мне удивительные вещи. Вот я и задумался: а не является это все тем муравейником, который за бугром? Я могу верить, а могу не верить, но ты вот он, сидишь передо мной и говоришь, что попал сюда из далекого будущего. Так почему я должен это отрицать? Только потому, что полтора килограмма серого вещества в черепной коробке под моей фуражкой не могут осознать этот факт?
– Владимир Иванович, так вы мне?..
– Как бы дико это ни звучало, потому что по должности своей я не имею права скатываться на всякие фантазии, но скажу тебе так. Я верю собственной интуиции, которая мне подсказывает, что ты не провокатор, не фантазер и не сумасшедший. Понимаешь, мне проще в такое поверить, чем другим. Моя работа подкидывает кое-какие факты на эту тему. К нам один немец перебежал, так он тоже сейчас о временных сдвигах нашим мудрецам рассказывает. С именитым ученым работал, даже дневники его принес. Только наши спецы утверждают, что все это бред сивой кобылы. А я вот теперь уверен, что надо бы того немца повнимательней послушать.