Антипутеводитель по современной литературе. 99 книг, которые не надо читать
Шрифт:
Вы спросите, при чем здесь очередной детективный роман Татьяны Устиновой? Терпение, читатель. Сочинительница книги «Где-то на краю света» — женщина практичная. В отличие от коллеги Дарьи Донцовой, разбавляющей произведения product placement, то есть скрытой рекламой, в умеренных пропорциях (в среднем на один труп — один сорт макарон), Татьяна Витальевна не мелочится. По сути, весь ее новый роман является одним большим product placement. В роли рекламируемого товара выступает отдельно взятый субъект Российской Федерации, со столицей в Анадыре…
Итак, брошенная любовником-начальником московская барышня Лиля Молчанова («длинные ноги и выдающийся во всех отношениях бюст») в слезах и соплях отправляется в командировку на Чукотку. Девушка наивна, полна предубеждений и уверена: этот край торосов и белых медведей — жуткая дыра. Но, сойдя с самолета, Лиля попадает в край чудес. Здесь и «свет вокруг другой, лазоревый, чистый», и «никто ничего не ворует», и даже начальник погранотряда не ругается матом.
О том, что «губернатор у нас правильный мужик», героиня слышит сразу после прилета. Этот Роман «та-а-акой интересный! В очках», он «не болтун какой-нибудь, а человек дела». Конечно, он пока не бог и не может улучшить климат, но все прочее совершенствует. «Он как пришел сюда, на Чукотку, так сразу стал зимники строить, ну дороги, жилье ремонтировать, много всякого!» Губернатор добавил Анадырю красок, чтобы глаза не уставали, и поставил всюду ретрансляторы, чтобы донести до каждого стойбища музыку и новости. Он носит джинсы, катается на сноуборде и обладает чувством юмора. Лиля могла бы влюбиться в главу региона, если бы уже не успела влюбиться в его брата — принца с радио «Пурга». С ним она и останется на Чукотке, наплевав на Москву.
Вы скажете, что любовь — это прекрасно, но хотелось бы детектива. Ладно, будет вам труп, дождитесь страницы 66. Но только помните: штамп — не сноуборд, он вывезет и без креплений. Эпизодического чукчу-охотника зовут Коля Вуквукай? Значит, ожидайте встречи со словом «однако». Другого эпизодического героя зовут Лева Кремер и он местный еврей? Значит, читателю не избежать словечка «таки». Ну а если Кремер через двадцать страниц после кончины Вуквукая скажет, что это не самоубийство, а убийство, в финале таки оно и будет. Конечно, преступление окажется нетипичным, не вполне даже местным, имидж Чукотки не пострадает. Писательница верна заветам тов. Саахова: если преступник, то «не из нашего района!»
Штамп — еще и отличный стройматериал в условиях мерзлоты; можно использовать готовые блоки. Девушка «уставилась Преображенцеву в лицо, как будто впервые его увидела». Уже было? О, неоднократно! «Степан уставился на него, как будто впервые увидел» («Большое зло и мелкие пакости»). «Тереза Васильевна поджала губы и взглянула на Женьку, как будто впервые увидела» («Сразу после сотворения мира»). Еще примеры? Пожалуйста. «Лиля Молчанова потерлась щекой о его скулу». Было? Было! «Она шмыгнула носом и потерлась щекой о его плечо» («Жизнь, по слухам, одна»). «Она потерлась щекой о его свитер» («Седьмое небо»). «Он потерся щекой о ее волосы» («Отель последней надежды»). «Ольга потерлась щекой о его плечо, он сильнее прижaл ее к себе» («Всегда говори всегда-2»). И так далее. Статического электричества, возникшего при трении героев Устиновой, хватит на обогрев всего Анадыря.
В мире живых нет разнообразия, в мире мертвых и подавно. Читаем в новом романе: «Дядя Коля был абсолютно, окончательно, непоправимо мертв». Случалось такое? И не раз. «Поперек дорожки лежал человек… Человек был абсолютно, непоправимо мертв» («Неразрезанные страницы»). «Петр Борисович был абсолютно, непоправимо мертв… Окончательно и бесповоротно» («Подруга особого назначения»). «На полу, прямо посреди ковра, ничком лежал человек… Он был непоправимо, чудовищно, абсолютно мертв» («Саквояж со светлым будущим»). «Человек был мертв. Так безнадежно, так ужасающе мертв» («Близкие люди»). И др., и пр.
Будь романы Устиновой не детективами, а фантастикой, можно было бы подумать, что один и тот же труп кочует — на манер зомби — из одной книги в другую: то здесь безнадежно приляжет, то там бесповоротно прикорнет. Кстати, это и неплохой задел на будущее. Если новый контракт придет с острова Гаити, Устинова в следующем романе может без труда отрекламировать тамошний культ вуду. Рука набита.
Сами посудите
Татьяна Устинова, Павел Астахов. Я — судья. Кредит доверчивости: Роман. М.: Эксмо
Будущие соавторы этой книги — писательница и штатный борец за права ребенка — неоднократно встречались в суде. Не подумайте чего дурного: Татьяна Устинова и Павел Астахов были на одной стороне. Да и суд вообще-то был игрушечным, поскольку слушания проходили в эфире канала «Рен ТВ». Приглашенные актеры рвали в клочья мексиканские страсти, изображая ответчиков и истцов, Павел Алексеевич в парике и мантии играл роль справедливого судьи, а Татьяна Витальевна по ходу программы делилась со зрителями разнообразными криминально-бытовыми случаями.
Этот жизненный телеопыт, надо думать, и подтолкнул Устинову с Астаховым к созданию совместной книжной серии «Я — судья». Первый роман, с подзаголовком «Божий дар», вышел четыре года назад. Во втором главные герои те же: судья Лена Кузнецова и прокурор Никита Говоров. Лене — тридцать пять, она мать-одиночка, воспитывает дочь Сашу и вечно улаживает проблемы младшей сестры-разведенки Наты, мамы юного Сеньки.
С жанровой точки зрения, роман двух соавторов особого интереса не представляет. Брачный аферист Владик, который для получения банковских кредитов использует паспорта потенциальных жен, сразу весь как на ладони. И если он арестован не на 20-й странице, а на 306-й, то лишь потому, что у романов фиксированный объем. Ради него приходится оглуплять даже положительных персонажей. К примеру, симпатичный авторам опер Таганцев только после долгих мучительных раздумий соображает, что подпись под вызвавшим споры кредитным договором может быть, пожалуй, и поддельной!
Среди соавторов первую скрипку играет Устинова, хотя ее однообразное дамское щебетанье («искорки вспыхнули в ее глазах», «его глаза потемнели от обиды», «не скрывая своих тайных желаний, рассматривал каждый изгиб» и пр.) все же иногда прерывается тяжелыми астаховскими пассажами, типа: «В случае если предоставление необходимых доказательств затруднительно для сторон и других участвующих в деле, суд по их ходатайству оказывает содействие в собирании и истребовании доказательств». Это, заметим, не судебная речь героини, а внутренний монолог повествователя.
Написание детектива было, похоже, не единственной целью авторов. И Устинова, и Астахов наверняка догадываются, что в нынешней России судей не любят даже больше, чем депутатов. По подсчетам социологов «Левада-центра», судебной власти не доверяют свыше 45 % граждан — причем скепсис в первую очередь распространяется на сотрудников райсудов. Верховный суд парит в заоблачных высях, зато работники первой инстанции с их, мягко говоря, малопопулярными решениями — у всех на виду. В последнее время некоторые из столичных судей могут посоперничать с поп-звездами и серийными маньяками по числу упоминаний в СМИ: Ольга Солопова из Басманного суда, Марина Сырова из Хамовнического, Ольга Боровкова из Тверского, Ирина Суменкова из Бабушкинского…