Антишулер
Шрифт:
— Не трекай… — насупился капитан. — Ладно, приедем, там вас допросят… Узнаем — кто кого и у кого выиграл.
Он отошел и что-то сказал паре своих солдат. Те сели неподалеку. Последний балбес догадается, что это не почетный караул. Полевой вариант «губы». До выяснения обстоятельств нашего освобождения. И взгляды у ребят смурные. Хотя, может, просто от боя не отошли еще. Не все же в армии дураки. А победа без последствий для психики только дуракам дается.
Капитана-то понять тоже можно. У боевиков много разных парней воюет. В наемниках может оказаться человек любой национальности, в том числе, к сожалению, и русский, какой-нибудь беглый
И нам сейчас потому полностью не верят.
Кто следующий в очереди на неверие?
— Хоть бы поесть чего дали… — проворчал один из парней нашей группы.
— В БМП загляни, — посоветовал я. — Там консервы хорошо разогрелись. Только язык не обожги.
Львов зло хохотнул.
Боевая машина пехоты осталась внизу. Огонь уже утих, но черный дым до сих пор поднимался к ночному небу. Все припасы патруля должны были сгореть в машине. Впрочем, от этого легче не стало. Мне-то еще можно терпеть. А другим тяжелее. Казалось, уже все, уже у своих. А пузо набить все равно нечем, кроме вражеских пуль. Да и стволы посматривают на тебя отнюдь не ласково. Словно забыли парни, что это я их спас от засады. Весь день только и занимаюсь, что спасаю. Сначала пленных, потом экипаж БМП. Медаль спасателя, если только не тяжелую, я получить согласен…
— А во что играли?
— В «храп».
— Втроем?
— Втроем.
Дым от крепких сигарет бил в нос. Сигареты из посылок, присланных российскими бабушками и школьниками солдатам. Коробки стоят здесь же, и каждый, кому надо, брал оттуда пачку. А бесплатный дым всегда бывает гуще и злее, потому что курят бесплатные сигареты чаще — чего их экономить…
— Это какое же везение надо, чтобы так выиграть?.. Втроем без везения пропадешь.
— И умение, наверное, тоже надо.
— Да какое, к чертям собачьим, умение там может быть? Что я, в «храп» ни разу не играл… Это когда вся колода на руках — понимаю. Там, соображай, если голова есть, а втроем…
— Брешете что-то, ребята…
— Собака брешет…
В палатке натоплено, как в деревенской бане.
Я давно уже почувствовал, как краснеет от жары и дымной духоты лицо. По приказу капитана нам принесли консервы, потому что кухонные баки оказались вылизанными начисто, и мы за милую душу уплетали ножами кильку в томатном соусе. Жалко, запасы хлеба оказались невелики. Ключ от хлеборезки увез с собой прапорщик, а его найти сразу не смогли — он пристроился под бочок к какой-то местной вдове и уезжал ночевать к ней домой. Там же, в хлеборезке, содержался и запас тушенки, которой нам, к сожалению, тоже отведать не удалось.
А между тем мы продолжали отвечать на вопросы.
— А потом еще в «секу» играли, — вспомнил сержант Львов. Он в плену настрадался без курева и сейчас чередовал кильку с затяжками. Похоже, что он от этого тащится, как от выпивки. Так обычно и бывает, когда человек давно не курил. — Это уже в машине. С тем козлом, который нас отвозил до дороги… Полторы тысячи баксов выиграл.
Пришли военврач с медсестрой. В не очень чистых медицинских халатах. По нашу, как я понял, душу и тело. Встали в стороне, слушают разговоры. Ждут, когда килька благополучно махнет на прощание хвостом и уплывет из банок в наши желудки. И не торопят.
— Фальшивые… — сказал кто-то про выигранные баксы. — У кавказцев баксы всегда фальшивые. Настоящими они только арабским наемникам платят.
— Я разбираюсь… — резкой и категоричной фразой попытался я поднять свой авторитет, но мне опять-то не поверили, потому что слишком много разговоров шло о фальшивых кавказских баксах. Я эти разговоры еще на «гражданке» застал. Нас на работе предупреждали. И тогда же вынужденно я научился проводить экспертизу пальцами, на ощупь. Фальшивый доллар, могу похвастаться, по фактуре бумаги чувствую не хуже, чем крапленую карту. А там я промаха не дам. — Гарантия стопроцентная.
— А вы на картах гадать тоже умеете? — спросила медсестра. Лицо у нее было даже симпатичное под определенным ракурсом, но по голосу я бы принял ее за бригадира грузчиков, одновременно командующего и сидящими высоко-высоко крановщиками.
— Увы… Это не мой профиль.
— Жалко… — и неожиданно для человека с таким густым голосом покраснела не менее густо, посмотрев на военврача влюбленными коровьими глазами.
Под этим взглядом неожиданно покраснел и военврач, погоны которого под медицинским халатом я не увидел и потому не разобрал его звание. Он, должно быть, покраснел, как и я, от жары, но очень уж резко.
Ситуацию все присутствующие прочитали однозначно. Да они, похоже, и знали ее. В военном городке медсестер не так, надо полагать, и много. На всех солдат и офицеров не хватает. Кто-то уже наверняка пытался и к этой голосистой забраться под юбку. А место оказалось занятым. А информация о подобных вакансиях в армии распространяется быстро.
— Ладно, — военврач ловко вышел из положения. — Перекусили слегка, и хватит.
После долгого голодания сильно наедаться не следует. Это даже опасно. Пошли в лазарет на осмотр. Все.
«Все» — это, естественно, недавние пленники, а не все население палатки.
Мы поднялись. Еда и жара разморили. Больше хотелось спать, чем идти куда-то.
— Может, мне-то не обязательно? — поинтересовался я. — Я не ранен, и в плену только с утра до вечера пробыл… Единственно — проголодался и не выспался…
— Обязательно, — отрезал военврач и посмотрел на меня, как волк на выбранную им овцу. Так не смотрят на случайного человека. Я этот взгляд не понял. И насторожился. С чего это я вдруг стал его законной добычей? А вдруг — не хочу?
Есть причина, по которой я у своих должен быть особенно насторожен при каждом излишне внимательном взгляде…
Вечером в военном лагере вообще мало ходят строем. А тем более люди на таком положении, как мы. И мы беспорядочно поволокли ноги за военврачом с медсестрой. Лазарет находился неподалеку. Точно такая же палатка. Даже несколько палаток. Единственное отличие от других — красные кресты на белом фоне.
— Сюда, по одному, — строго сказал военврач, когда подвел нас к палатке с надписью над входом: «Приемное отделе…» Вторая часть второго слова была оторвана. И ткнул при этом мне пальцем в грудь. — Ты — последний. Есть у меня к тебе разговор, картежник.