Антология «Дракула»
Шрифт:
СВИНЬЯ
Вся эта сытая, богатая жизнь сводилась к одному единственному слову… Слову, характеризующему грязное животное.
СВИНЬЯ
Когда он вернулся к себе, оно все еще алело на запачканном кровью полу. И весь следующий день…
СВИНЬЯ
Это стало последней каплей, переполнившей чашу благоразумия. В мгновение ока забытые чувства и желания, тщательно сдерживаемые долгих пять столетий,
— Ты уверена, что это то самое место?
Джексон медленно осветил пространство вокруг себя, но увидел только обломки деревянных перегородок и валявшиеся на полу куски штукатурки — они находились в старом заброшенном театре.
Люси подошла сзади, обняла его и нежно прижалась к широкой спине:
— Да, но не беспокойся — сейчас его здесь нет.
Всю ночь и большую часть сегодняшнего дня Джексон провел словно в тумане, охваченный неведомым ему до сих пор томительно-радостным возбуждением. Воспоминания неописуемого восторга, пронзившего каждую клеточку его тела в тот момент, когда она приобщила его к своему таинству, не отпускали его ни на миг. Она не стала брать всю его жизненную силу, взяла немного, так что он даже не потерял сознание.
Но то, чего он лишился, было бесценно — она забрала его душу.
Он больше ни о чем не мог думать, все мысли были только о ней, и где-то глубоко в душе он ее за это ненавидел.
Сообщение о жесточайшем убийстве, произошедшем в сиротском приюте, поступило рано утром, едва он успел вернуться домой с ночного дежурства. Было похоже, что серийный убийца — Дракула (полицейский с трудом заставил себя произнести это имя) — окончательно сошел с ума, лишив жизни десятерых подростков и одного малыша. Еще двум детям были нанесены тяжелые повреждения. Джексон немедленно поехал в больницу, чтобы расспросить выживших ребят о том, что произошло, но их состояние расценивалось врачами как критическое, они находились в коме, на гране жизни и смерти.
А все, о чем он мог думать, — это прекрасная Люси.
Как обычно, она приехала к нему после десяти, только в этот раз не было разговоров и лишних слов. Нежные объятия, долгий поцелуй, тепло мягких губ, ее острые зубы на его шее, а потом…
Позже она сказала ему, что сегодня ночью они должны убить Дракулу.
Он беспрекословно отвез ее к театру. И когда она подняла его на руки, чтобы перебраться через десятифунтовые доски, закрывавшие вход в театр, на его лице не отразилось ни тени изумления.
Ее план состоял в следующем: определить, где находится гроб Дракулы, спрятаться и дождаться его возвращения на рассвете; достать из хозяйственной сумки, которую она прихватила с собой, деревянный кол и вонзить его в самое сердце вампира. После этого, чтобы окончательно удостовериться в смерти Дракулы, Джексон должен был перенести тело вампира на открытое пространство и оставить лежать под первыми лучами восходящего солнца, пока его останки не растворятся в утреннем свете.
Когда Джексон попытался возразить: «Но солнце…» — Люси остановила его, заверив, что она не собиралась жертвовать собой. Она скроется от света в гробу Дракулы, откуда будет наблюдать за Джексоном, пока вновь не наступит ночь.
И вот они оказались в огромном пустынном зале, некогда бывшем парадным
— Гроб где-то над нами. Я чувствую этот запах.
Неотступно следуя за едва уловимым ароматом, они вернулись в холл, миновали дверь, на которой с трудом читались буквы «посторонним не входить», и, поднявшись вверх по лестнице, оказались в длинном коридоре, по обеим сторонам которого были расположены комнаты, гримерки, репетиционные залы и технические кабины. В самом его конце за приоткрытой дверью они обнаружили большую кладовку, заваленную сломанными лестницами, стойками и прочим театральным инвентарем. Подняв голову вверх, Джексон заметил на потолке чернеющий прямоугольник светового люка и кивнул Люси:
— Закрашено темной краской. Мы на верном пути.
Едва взглянув на затемненное окно, Люси на мгновение замерла и, медленно развернувшись, проговорила:
— Это там.
Она прошла мимо покрытых паутиной кушеток и вешалок, заржавевших ламп и потрескавшихся зеркал и остановилась в самом дальнем углу, где стоял гроб.
Джексон был немало удивлен: обыкновенный черный короб эбенового дерева, когда-то гладкий и отполированный, сейчас обветшалый и потускневший, подобно остальным окружавшим их предметам. Никакого фамильного герба или статуэток склоненных горгулий. Казалось, он всегда находился здесь, обыкновенный театральный инвентарь — раньше часто используемый во многих постановках, теперь всеми забытый и давно пылившийся в углу.
Люси открыла крышку гроба и в ужасе отпрянула назад. Даже Джексон едва мог сдержать рвотные позывы от вырвавшегося наружу смердящего зловония.
Все внутреннее пространство гроба было коричневым от расплывшихся пятен засохшей крови.
— Бог мой, — пробормотала Люси, отступая назад, — он превратился в монстра.
Она присела на расшатанный стул, который натужно заскрипел и покачнулся под ее весом, закрыла лицо руками и отвернулась в сторону.
Джексон понял, что она плакала.
— Люси… что… — Опустившись перед ней на колени, он нежно обнял ее ноги.
— Увидев все это и осознав, во что он превратился… Я знала, что будет страшно, но чтобы настолько…
— Значит, мы все правильно делаем.
Люси с трудом взглянула ему в глаза, нерешительно кивая:
— Мы… Но ты не представляешь, как мне тяжело. Я так сильно его любила.
Джексон отшатнулся, как будто она его ударила.
— Ты… любила его? Но ведь он…
Она раздраженно перебила его, не дав договорить:
— Да, я любила его. Он — единственный, кого я по-настоящему любила. Он подарил мне жизнь. Как могла я не любить его и не восхищаться им? Ни один человек на свете никогда не был мне так дорог и никогда не значил для меня так много, как он. Все остальные в моей жизни просто призраки.
— Даже я?
Люси замерла, осознав свою ошибку, и, медленно повернувшись к нему, неуверенно улыбнулась, пытаясь исправить положение. Нежно обнимая, она прильнула к его широкой груди, но Джексон был непреклонен.