В соседних кельях слышен только шорохМышей в углах и ангеловых крыл,И братьев дух молитвенно уныл,Но я набрал иных мечтаний ворох.В моих ретортах, колбах и приборах,Соблазну колдовства предав свой пыл,Я порошок таинственный открыл,Которому вы дали имя: порох.И, вслед за мной, другие воскресятТысячекрат мой опыт Прометеев,Пока, бесовским пламенем объят,Не рухнет мир ханжей и Добродеев.И там, на небесах, поймут тогда,Что в людях меньше проку, чем вреда.
1950
«Течет Гудзон — с утра, как мы, усталый…»
Течет
Гудзон — с утра, как мы, усталый.Как вереницы белых рыб, в волнахПлывут опустошенные фиалы,Улики встреч в запретных уголках.Они ныряют, вытянувшись гордоВо весь свой полый рост, как будто имБыть надлежит частицею аккордаС зеленым лесом, с небом голубым.Я вижу их — холодных, полусонныхЛюбовников с попутных пристаней,Играющих в согласии в влюбленных,Чтоб позабыть тоску и злобу дней;Принявших все запреты и препоныИ ложь любви, добытую из книг,Чтоб обмануть соседей и законыИ обмануть себя хотя на миг.
1954
Александр Браиловский
«Пять адских рек дано узнать поэту…»
Пять адских рек дано узнать поэту:Стикс — ненависть; терпенье — Ахерон;Стенанье — Коцит; пламя — Флегетон,И пятую — реку забвенья — Лету.Четыре переплыты. Вдалеке,Окутана безмолвием и мглою,Струится Лета дымною волною.Груз тяжких дум потонет в той реке.
«Ты повторился, древний сказ…»
Ты повторился, древний сказО новосозданном Адаме:Я мир увидел в первый разНезатемненными глазами.Ушам раскрылся шум земной,На дневный свет раскрылись веки,Летели птицы надо мной,В далекий путь струились реки,И зверь, невиданный досель,Скользил невиданным извивом,И ветра гулкая свирельСвистала гимн лесам и нивам.Я ощутил дыханье травИ солнца пламень светозарныйИ, головой к земле припав,Дышал и слушал, благодарный.
«Отгрохотали семь громов…»
Отгрохотали семь громов,Семь молний полоснули твердь,И над полками облаковУгрюмой тенью встала смерть.Зловещим светом озаренЕе еще недвижный серп,И ветер, громом оглушен,Застыл в верхушках темных верб.
«Жизнь пробежала, как в романе…»
Жизнь пробежала, как в романе…Проснулся. Холод. Тишина.Деревья в снеговом тумане.Над ними мертвая луна.Часы нечаянно нащупал,Блеснул холодный циферблат…Не видно стрелок. Ближе к уху:— Стоят…Так, может быть, остановилосьЗемное странствие души…Но сердце билось, билось, билось…Я слышал стук его в тиши.
«Изнеженное поколенье…»
Изнеженное поколеньеВраздробь, врасплох, в недобрый часПостигло кораблекрушенье,И в чашу бурь швырнуло нас.И вот событий темных силаНас подхватила, понесла,Без звезд, без смысла, без ветрила,Без капитана, без весла.Наш плот и тонет и не тонет,Им потешаясь, демон водТо в бездну черную уронит,То вверх, взметнувши, вознесет,То накренит над пропастямиПочти отвесною стеной,И кажется, что гибнет с нами,С орбиты сброшен, шар земной.И нас, покинутых судьбоюНа погибающем плоту,Уносит гулкою волноюПоодиночке в пустоту.
Миражи
1. «Когда сплывет ночная тьма…»
Когда сплывет ночная тьмаИ дымный день в окошко глянет,Меня неудержимо тянет — — Сойти с ума…В ущелье зданий на веревкеПо ветру треплется белье…Гляжу на тесное жилье,Неприспособленный, неловкий…Уйти, укрыться… Но куда?..Подальше от чужбин и родин!..И вдруг, как яркая звезда,Сверкнет благая весть: Свободен!И
унизительных заботСгорают ржавые оковы,И мир из пепла восстаетОблагороженный и новый.В нем все поет, в нем все цветет,В нем места нет угрюмой злобе,И скучный хлам междоусобийМетла гигантская метет.Какое солнце тут горит!Все — мудрецы, и все — поэты,И, облачаясь в новый вид,Кивают дружески предметы.И синей бездной я лечуДалёко от чужбин и родинИ птицам весело кричу: — Свободен!..
2. «Где б ни был я, куда б ни шел…»
Где б ни был я, куда б ни шел,За мной — селеньем, лесом, полем —Ползет, послушен и тяжел,Мой страшный раб, мой бледный голем [59] ,Неуязвимый для людей,Слепой, безгласный и ужасный,Он волей вспыхнувшей моейВоспламенится в час опасный.Но не по прихоти велитЕму душа за мной влачиться,И не по прихоти казнитЕго гранитная десница.Когда душа обожженаНегодованьем, — в хилом телеТрепещет и зовет она:«Ты мне покорен был доселе!»И он, огромный и немой,Встает — и никнет сила злая,И крики радости волнойЗа нами плещут, не смолкая…И дальше в доблестный походПо очарованным долинамЗмеистый путь меня ведетС моим послушным исполином.
59
Голем — искусственный человек, выведенный путем кабалистического алхимического опыта — герой одноименного романа Г. Мейринка (1915).
Баллада о Черном Вороне
Безумью нашему укор,Над Русью мертвенно-покорнойКругами вьется Черный Вор,Кругами вьется Ворон Черный.Скользя по улицам ночным,Кого-то ищут злые фары,И всё, что дышит, перед нимКак будто оковали чары.В тоске притихли города,И ни одно окно не светит,И горе тем, кого тогдаЖелезным клювом он отметит.Над кем кружится Ворон злой?Чье нынче сердце выпить хочет?Кого в несытый замок свойСегодня Черный Вор волочит?Проснулись. Ждут. У чьих дверейВстревожат ночь глухие стуки?И кто в клещах стальных когтейИсчезнет в ночь на смерть иль муки?..Скользнув в проулок, словно тать,Замедлит быстрый ход машина,И не одна седая матьСегодня потеряет сына.И хмурых жертв его не счесть,И всех вороний коготь давит,В ком Человечность или ЧестьТирана, падши, не восславит.Безумью нашему укор,Над Русью, мертвенно-покорной,Кругами вьется Черный Вор,Кругами вьется Ворон Черный.Страна молчит, молчит народ,Оцепенев в железах ночи,И Черный Ворон им клюет,Клюет еще живые очи.
Иноходец
Я был еще мальчик. ОстывалаСтепь от дневного зноя. Серый, вплавьШел иноходец по холодеющему шляху.Ковыли кивали, и ковылем взметалиБег и ветер и серебряную гриву.В траве кричали, встречая вечер, цикады,А за черным курганом, красное, садилось солнце.Низко припадал мой конь к тропе знакомой,Крепкой грудью ветер рассекая,Он вольным бегом себя и хозяина тешил.Я был еще мальчик, и моя душаБыла ясна и не отравлена презреньем.Мой конь меня любил. Он послушно мордуНаклонял под ласкающую руку.Издох он рано. Резвясь над оврагом,Он споткнулся и сломал себе позвоночник.Моего коня увезли на дрогах скорняки драть шкуру,А седло украл и пропил работник.Длинною с тех пор змеею годыПроползли. За океаном, далекая и чужая,Лежит наша степь, и новые по ней протоптаны тропы.Иноходец, мы оба в жизни шли необычным аллюром!И я, как конь мой, тяжело расшибался,Только уцелел.Лишь душа, дышавшая ветром и прохладой,Захлебнулась горьким и страшным презреньем.