Антология поэзии русского зарубежья (1920-1990). (Первая и вторая волна). В четырех книгах. Книга первая

Браиловский Александр Яковлевич

1935

Грустный опыт

Я сделал опыт. Он печален. Чужой останется чужим. Пора домой; залив зеркален, Идет весна к дверям моим. Еще одна весна. Быть может, Уже последняя. Ну что ж, Она постичь душой поможет, Чем дом покинутый хорош. Имея свой, не строй другого. Всегда довольствуйся одним. Чужих освоить бестолково: Чужой останется чужим.

1936

Медальоны

Вячеслав Иванов

По

кормчим звездам плыл суровый бриг [64] На поиски угаснувшей Эллады. Во тьму вперял безжизненные взгляды Сидевший у руля немой старик. Ни хоры бурь, ни чаек скудный крик, Ни стрекотанье ветреной цикады, Ничто не принесло ему услады: В своей мечте он навсегда поник. В безумье тщетном обрести былое Умершее, в живущем видя злое, Препятствовавшее венчать венцом Ему объявшие его химеры, Бросая морю перлы в дар без меры, Плыл рулевой, рожденный мертвецом.

64

По кормчим звездам плыл суровый бриг… — намек на сборник стихов Вяч. Иванова «Кормчие звезды» (1903).

1926

Гиппиус

Ее лорнет надменно-беспощаден, Пронзительно-блестящ ее лорнет. В ее устах равно проклятью «нет» И «да» благословляюще, как складень. Здесь творчество, которое не на день, И женский здесь не дамствен кабинет… Лью лесть ей в предназначенный сонет, Как льют в фужер броженье виноградин И если в лирике она слаба (Лишь издевательство — ее судьба!) — В уменье видеть слабость нет ей равной. Кровь скандинавская прозрачней льда, И скован шторм на море навсегда Ее поверхностью самодержавной.

1926

Бунин

В его стихах — веселая капель, Откосы гор, блестящие слюдою, И спетая березой молодою Песнь солнышку. И вешних вод купель. Прозрачен стих, как северный апрель. То он бежит проточною водою, То теплится студеною звездою, В нем есть какой-то бодрый, трезвый хмель. Уют усадеб в пору листопада. Благая одиночества отрада. Ружье. Собака. Серая Ока. Душа и воздух скованы в кристалле. Камин. Вино. Перо из мягкой стали. По отчужденной женщине тоска.

1925

Тэффи

С Иронии, презрительной звезды, К земле слетела семенем сирени И зацвела, фатой своих курений Обволокнув умершие пруды. Людские грезы, мысли и труды — Шатучие в земном удушье тени — Вдруг ожили в приливе дуновений Цветов, заполонивших все сады. О, в этом запахе инопланетном Зачахнут в увяданье незаметном Земная пошлость, глупость и грехи. Сирень с Иронии, внеся расстройство В жизнь, обнаружила благое свойство: Отнять у жизни запах чепухи…

1925

Игорь-Северянин

Он тем хорош, что он совсем не то, Что думает о нем толпа пустая, Стихов принципиально не читая [65] , Раз нет в них ананасов и авто. Фокстрот, кинематограф и лото — Вот, вот куда людская мчится стая! А между тем душа его простая, Как день весны. Но это знает кто? Благословляя мир, проклятье войнам Он шлет в стихе, признания достойном, Слегка скорбя, подчас слегка шутя Над

вечно первенствующей планетой… Он — в каждой песне, им от сердца спетой, — Иронизирующее дитя.

65

Стихов принципиально не читая,//Раз нет в них ананасов и авто. — Иронически обыграны традиционные для поэзии раннего Северянина образы; так, один из его наиболее известных сборников назывался «Ананасы в шампанском» (М., 1915).

1926

Цветаева

Блондинка с папироскою, в зеленом, Беспочвенных безбожников божок, Гремит в стихах про волжский бережок, О в персиянку Разине влюбленном. Пред слушателем, мощью изумленным, То барабана дробный говорок, То друга дева, свой свершая срок, Сопернице вручает умиленной. То вдруг поэт, храня серьезный вид, Таким задорным вздором удивит, Что в даме — жар, и страха дрожь — во франте… Какие там «свершенья» ни верши, Мертвы стоячие часы души [66] , Не числящиеся в ее таланте…

66

Мертвы стоячие часы души… — Имеется в виду цикл Цветаевой «Час души» (1923).

1926

Георгий Иванов

Во дни военно-школьничьих погон Уже он был двуликим и двуличным: Большим льстецом и другом невеличным, Коварный паж и верный эпигон. Что значит бессердечному закон Любви, пшютам несвойственный столичным, Кому в душе казался всеприличным Воспетый класса третьего вагон. А если так — все ясно остальное. Перо же, на котором вдосталь гноя, Обмокнуто не в собственную кровь. И жаждет чувств чужих, как рыбарь — клева; Он выглядит «вполне под Гумилева», Что попадает в глаз, минуя бровь…

[67]

1926

Одоевцева

Все у нее прелестно — даже «ну» Извозчичье, с чем несовместна прелесть… Нежданнее, чем листопад в апреле, Стих, в ней открывший жуткую жену… Серпом небрежности я не сожну Посевов, что взошли на акварели… Смущают иронические трели Насторожившуюся вышину. Прелестна дружба с жуткими котами [68] , — Что изредка к лицу неглупой даме, — Кому в самом раю разрешено Прогуливаться запросто, в побывку Свою в раю вносящей тонкий привкус Острот, каких эдему не дано…

67

Г. Иванов начинал свою литературную деятельность как эгофутурист, в «лагере» Северянина, но вскоре покинул его и перешел в «Цех поэтов», что вызвало обиду Северянина, назвавшего даже Г. Иванова «иудой» в одном из стихотворений. Язвительный тон сонета объясняется также тем, что Г. Иванов представил Северянина в своих воспоминаниях почти в карикатурном виде (эти воспоминания вышли в 1928 г. отдельной книгой).

68

Прелестна дружба с жуткими котами… — намек на балладу Одоевцевой «Роберт Пентегью», в которой упоминается о девяти черных котах.

1926

Владимир Ильяшенко

Обратный венок полусонетов

Посвящается Г. В. Голохвастову

и Д. А. Магула

I. «Там смерть всевластно разлита…»

Там смерть всевластно разлита, Где чаша поздняя допита И где не жаждут вновь уста. Где замыкается орбита — Обозначается черта, И беспредельна пустота, Где радость вешняя добита.