Антология реалистической феноменологии
Шрифт:
Выражение «явление» само, в свою очередь, может означать двоякое: во-первых, явление в смысле само-извещения как себя-не-показывания и, далее, как само извещение – которое уведомляет в своем самопоказывании о чем-то себя-не-показывающем. И наконец явление может использоваться как наименование подлинного смысле феномена как самопоказывания. Если эти три различные положения дел обозначаются как «явление», то путаница неизбежна.
Но путаница существенно возрастает еще и в силу того, что «явление» может иметь еще другое значение. Если извещение, которое в своем самопоказывании уведомляет о неявном, понимается как то, что проявляется на самом неявном, исходит от него, а именно так, что неявное мыслится как то, что по сути никогда не бывает явным, тогда явление означает то же, что и порождение, или порожденное, которое, однако, не составляет подлинного бытия порождающего – это явление в смысле «только явления». Порожденное извещение, правда, обнаруживает себя, а именно так, что оно – как излучение того, о чем оно извещает, – именно его – как оно есть само по себе – всегда скрывает. Но это скрывающее непоказывание опять же не есть видимость. У Канта термин явление связан именно таким образом. Явления, по Канту, суть, во-первых, «предметы эмпирического созерцания», то, что себя в нем показывает. То, что себя показывает (феномен в подлинном изначальном смысле), есть в то же время «явление» как извещающее излучение того, что в явлении скрывается.
Поскольку для «явления» в значении самоизвещения посредством того, что показывает само, феномен является конститутивным, а он, в свою очередь, частным образом может модифицироваться в видимость, постольку и явление может стать голой видимостью. При определенном освещении кто-то может выглядеть таким образом, словно бы у него покраснели щеки, краснота которых может быть принята за указание на наличие температуры, что, в свою очередь, индексирует еще какое-то нарушение в организме.
Феномен – само-по-себе-себя-показывание – означает особый вид встречи чего-то. Явление, напротив, обозначает сущее отношение указания в самом сущем, а именно так, что указующее (извещающее) может исполнять свою возможную функцию только тогда, когда оно показывает себя само по себе, когда оно есть феномен. Явление и видимость сами различным образом фундированы в феномене. Запутывающее многообразие «феноменов», которые называются феноменом, видимостью, явлением, только явлением, может быть распутано только если с самого начала разумеется понятие феномена: само-по-себе-себя-показывающее.
Если в этой формулировке понятие феномена остается неопределенным, какое сущее рассматривается в качестве феномена, и остается вообще открытым вопрос, есть ли то, что показывает себя, всякий раз некое сущее или же бытийная характеристика сущего, то обретается только формальное понятие феномена. Но если под тем, что себя показывает, понимается сущее, которое, например в смысле Канта, доступно путем эмпирического созерцания, то это формальное понятие феномена находит свое закономерное применение. Феномен при таком употреблении исполняет значение вульгарного понятия феномена. Но это вульгарное понятие не является феноменологическим. В горизонте кантовской проблематики то, что феноменологически понимается под феноменом, может быть – при условии прочих различий – проиллюстрировано таким образом: то, что в явлениях – вульгарно понимаемом феномене – уже показывает себя, хотя и не тематически, всякий раз предшествующим или сопутствующим образом, может быть тематически приведено к самопоказыванию, и это так-само-по-себе-себя-показывющее («формы созерцания») суть феномены феноменологии. Ибо, очевидно, пространство и время должны иметь возможность себя так показывать, если Кант притязает на объективно обоснованное трансцендентальное высказывание, когда он говорит, что пространство есть априорное «то, в чем» порядка.
Но если теперь феноменологическое понятие феномена должно быть понято вообще, отвлекаясь от того, каким образом может быть ближе определено то, что себя показывает, то для этого необходимой предпосылкой является постижение смысла формального понятия феномена и его закономерного применения в вульгарном значении. – Прежде чем фиксировать предварительное понятие феноменологии следует ограничить значение -а, тем самым прояснится, в каком смысле феноменология вообще может быть «наукой о» феноменах.
B. Понятие логоса
Понятие -а у Платона и Аристотеля многозначно, а именно таким образом, что значения разбегаются, не будучи произведены от одного основного значения. В действительности, это лишь видимость, которая сохраняется до тех пор, пока интерпретация не может подобающим образом схватить основное значение в его первичном содержании. Если мы скажем, что основное значение -а – это речь, тогда буквальный перевод будет полноценным только после определения того, что же такое сама речь. Последующая история значения слова и, прежде всего, многообразные и произвольные интерпретации последующей философии постоянно скрывают собственное значение речи, которое достаточно очевидно лежит на поверхности. переводится, т. е. всегда истолковывается, как разум, суждение, понятие, дефиниция, основание, отношение. Но каким же образом «речь» может модифицироваться так, что означает все перечисленное и притом в пределах научного словоупотребления? Даже если понимается в смысле высказывания, а высказывание понимается как «суждение», то и тогда этот по-видимому правомерный перевод может все же не достигать фундаментального значения, тем более если суждение понимается в смысле какой-нибудь нынешней «теории суждения». не означает суждение или, во всяком случае, означает это не в первую очередь, если под этим понимается «связывание» или «оценочная позиция» (признание – отвержение).
как речь означает, скорее, то же, что , делать явным то, о чем идет «речь» в речи. Аристотель более четко эксплицировал эту функцию речи как . [132] позволяет нечто видеть , а именно то, о чем речь и именно для говорящего (средний залог) или, соответственно, для говорящих между собой. Речь «позволяет видеть» … из самого того, о чем речь. В речи , поскольку она подлинна, то, что изрекается, должно черпаться из того, о чем идет речь, так что изрекающее сообщение в том, что в нем сказано, должно делать ясным и потому доступным другому то, о чем оно изрекает. Такова структура -а как . Не всякая речь годится для этого модуса придания ясности в смысле обнаруживающей возможности видения. Просьба , например, также придает ясность, но иным образом.
132
Ср. de interpretatione cap. 1–6. Далее Met. Z 4 и Eth. Nic. Z.
В конкретном исполнении речение (позволение видеть) имеет характер проговоривания, голосового озвучивания в словах. есть , а именно – голосовое озвучивание, в котором всякий раз нечто просматривается.
И лишь потому, что функция -а как -а заключается в обнаруживающей возможности видения чего-то, может иметь структурную форму . Синтез означает здесь не связывание и сопрягание представлений, возню с психическими событиями, относительно каковых связей должна затем возникнуть «проблема», каким образом они как нечто внутреннее могут соответствовать тому физическому, что находится снаружи. имеет здесь чисто апофантическое значение и сказывает: позволять видеть нечто в его соседстве с другим нечто, видеть нечто как нечто.
И, с другой стороны, так как есть возможность видения, поэтому он может быть истинным или ложным. И все дело в том, чтобы не связывать себя сконструированным понятием истины в смысле «соответствия». Эта идея никоим образом не первично в понятии . «Истинность» – а как означает: извлечь то сущее, о котором речь, в как из его сокрытости и позволить видеть его как несокрытое , раскрыть его. Равным образом «ложность» означает вводить в заблуждение в смысле скрывать: нечто заслонить чем-то (позволяя видеть это последнее) и вместе с тем выдавать его за то, что оно не есть.
Но раз «истина» имеет такой смысл, а есть определенный модус позволения видеть, то как раз и не может считаться первичным «местом» истины. Если определять истину – что сегодня стало совершенно обычно – как то, что «собственно» присуще суждению, и сверх того ссылаться с этим тезисом на Аристотеля, то эта ссылка неправомерна, и, прежде всего, неверно разумеется греческое понятие истины. «Истинно» в греческом смысле – и этот смысл более изначален, чем произнесенный , – есть , простое, чувственное внятие чему-то. Поскольку всякий раз нацелено на свою , сущее всякий раз естественным образом доступное лишь именно через это чувственное внятие и для него, как, например, зрение нацелено на цвета, постольку внятие всегда истинно. Это означает: зрение всегда раскрывает цвета, слух всегда раскрывает звуки. В самом чистом и изначальном смысле «истинное» – т. е. лишь «раскрывающее», так что оно никогда не может скрывать, – это чистый , просто вглядывающееся внятие простейшим бытийным определенностям сущего как такового. Этот никогда не может скрывать, никогда не может быть ложным, он может лишь остаться невнятием, i, недостаточным для простого, соразмерного доступа.
То, что уже не осуществляется в форме чистого позволения видеть, а всякий раз при обнаружении обращается к чему-то другому и таким образом всякий раз позволяет видеть нечто как нечто, вместе с этой структурой синтеза перенимает возможность сокрытия. Но «истинность суждения» есть лишь противоположный случай этого сокрытия – т. е. феномен истины фундирован многообразно. Реализм и идеализм – равно фундаментально – упускают смысл этого греческого понятия истины, исходя из которого только и может быть вообще понята возможность чего-то подобного «учению об идеях» в качестве философского познания.