Антология реалистической феноменологии
Шрифт:
Более сложной и интересной является ситуация, когда несколько лиц совместно осуществляют один социальный акт. Каждое из двух лиц осуществляет акт – например отдает распоряжение, – при этом и в том, и в другом случае осуществление этого акта обнаруживаются во внешнем проявлении. Но каждый выполняет акт «совместно с другими». Здесь мы имеем весьма своеобразную «взаимосвязь». Ее нельзя редуцировать к идентичности содержания и идентичности адресатов или, тем более, к осознанной одновременности осуществления; в этих случаях мы всегда имели бы несколько самостоятельных актов. Здесь же мы имеем случай, когда каждый из адресантов осуществляет акт «вместе» с другим, когда он знает об участии другого, позволяет другому участвовать и сам принимает участие: мы имеем один-единственный акт, который осуществляется двумя или большим числом лиц, – один акт с несколькими носителями. Сообразно этому модифицируется и последствия акта. Допустим, опять же, что адресат (или адресаты) подчиняются распоряжениям лиц, осуществляющих [акт распоряжения]. В таком случае из распоряжений возникают соответствующие требования и обязательства. Распоряжению одного лица соответствует одно требование. Нескольким распоряжениям нескольких лиц соответствует несколько требований. Одному
В случае внешних поступков также возможно говорить о нескольких субъектах реализации одного и того же поступка. Есть «совместный» поступок. На этот пункт, как нам кажется, может ориентироваться такое понятие уголовного права, как «сообщничество» [ «Mitt"aterschaft»], но такого рода совместные поступки имеют значение также для государственного, административного и международного права. Однако в этом контексте мы не можем входить в этот вопрос.
В качестве четвертой модификации в нашей области мы выделяем различие социальных собственных актов [Eigenakten] и представительствующих [vertretenden] социальных актов. Бывает распоряжение, сообщение, просьба и т. п. «от имени другого». Вновь перед нами обнаруживается весьма своеобразная ситуация, которую никоим образом нельзя истолковать как-то иначе; сперва мы хотим попытаться ее вкратце обрисовать. Распоряжение от имени другого является собственным распоряжением и в то же время оно таковым не является. Точнее говоря: представителем, который действует в полной мере как лицо, осуществляется акт, но в ходе самого этого осуществления этот акт оказывается в конце концов исходящим от другого лица. Это есть нечто совершенно отличное от того, когда распоряжение дается «по поручению» или «в интересах» другого. В последнем случае распоряжение исходит от того, кто осуществляет акт; в этом не может ничего изменить то, что он осуществляет этот акт, зная что-то о другом, или по поручению, или в интересах кого-то другого. Само распоряжение на основании некоторого [другого] распоряжения есть мое собственное распоряжение. Только распоряжение «за» или, точнее, «от имени» другого полагает свой предельный исходный пункт в лице этого другого.
О представительствующих актах в правовой сфере мы еще будем подробно говорить. Здесь следует упомянуть только то, что своеобразию акта соответствует, разумеется, своеобразие последствия. Распоряжение, которое А отдает С от имени В, обязывает С не перед А, а перед В и делает правомерным В, а не А. Эта действенность связана, правда, двойным обстоятельством: распоряжение как таковое должно быть действенным [wirksam] в отношении С, а представительствующий акт должен быть действенным в отношении В. О второй предпосылке будет сказано позднее. Относительно же первой следует только заметить, что акт подчинения, который здесь также может сделать распоряжение действенным, в этом случае должен быть осуществлен не по отношению к тому, кто распоряжается (в ходе представительства), а по отношению к тому, кого представительствуют при распоряжении.
Мы вновь обращаемся к нашему исходному пункту, к обещанию. Сказанного достаточно, чтобы увидеть в нем социальный акт, направленный на другое лицо. Обещание, подобно распоряжению или подобно сообщению, открывает круг последующих событий. Оно также нацелено на действие, но не на деяние адресата, а на деяние самого обещающего. Это деяние – в отличие от того, что имеет место в случае вопроса, – не обязательно должно быть социальным актом.
Подобно всем социальным актам, обещание также предполагает внутреннее переживание, которое интенционально относится к своему содержанию. Как и в случае распоряжения, речь идет о воле к тому, чтобы что-то произошло, правда, не благодаря адресату, а благодаря самому обещающему. Любое обещание действовать тем или иным образом, необходимо предполагает собственную волю, направленную на это действие.
Теперь мы ясно видим, сколь искаженным и беспомощным является обычное понимание обещания как выражения намерения или воли. Выражение воли [Willens"ausserung] гласит: я хочу. Оно может обращаться к кому-то, в таком случае оно является сообщением – хотя и социальным актом, но не обещанием. И, конечно, оно не становится обещанием в силу того, что оно обращается к тому, в чьи интересы входит предполагаемое действие. Обещание не является ни волей, ни выражением воли, но это – самостоятельный спонтанный акт, который, обращаясь наружу, обнаруживается во внешнем проявлении. Пусть эта форма проявления называется изъявлением обещания [Versprechenserkl"arung]. Изъявлением воли она является только опосредованно, поскольку в основании спонтанного акта обещания необходимо лежит волевой акт. Если же называть само обещание «изъявлением воли», то точно таким же образом вопрос следует называть изъявлением сомнения, а просьбу – изъявлением желания. Легко заметить, что все эти наименования вводят в заблуждение. Но мир правовых отношений конституируется не путем бессильных изъявлений воли – как то иногда полагают, – а путем строго закономерной действенности социальных актов.
Только оставаясь привязанным к внешней стороне обещания, не углубляясь в него самого, можно перепутать его с сообщающим выражением [mitteilende "Ausserung] волевого намерения. Одни и те же слова – «я хочу сделать это для тебя» могут функционировать и как выражение обещания, и как выражение воли в сообщении. Обычно дело обстоит таким образом, что различные социальные акты могут использовать одни и те же формы проявления. В особенности это так, когда сопутствующие обстоятельства не оставляют у адресата никаких сомнений относительно природы являющегося в этих формах социального акта. Обычно, по-видимому, доподлинно известно, скрывается ли за этими словами обещание или сообщение. И даже если здесь возможны недоразумения – как то показывают некоторые ссоры и процессы, то в этом, конечно, ничего не меняется, поскольку здесь, скорее, находится подтверждение тому, что выражение воли в сообщении и обещание суть фундаментально различные акты.
Это проливает свет на те трудности, которые обнаруживаются в «наложении обязательства» посредством обещания. Конечно, непостижимо, каким образом выражение волевого намерения в сообщении порождает обязательство. Но в обещании мы имеем акт особого рода, и мы утверждаем, что в сущности этого акта коренится порождение требований и обязательств.
Обещание как социальный акт допускает все модификации, которые мы рассмотрели выше. Есть обещания, которые направлены сразу на несколько лиц или осуществляются сразу несколькими лицами вместе. Из этих обещаний возникают требования, которые относятся сразу к нескольким лицам, и, соответственно, обязательства, которые несут сразу несколько лиц вместе. Есть, далее, обусловленное обещание, которое мы вполне можем отличить от безусловного обещания с обусловленным содержанием. В первом случае требование и обязательство возникают только при наступлении определенного условия, так как только после этого обещание обнаруживает свое собственное последствие. [310] В другом случае требование и обязательство возникают немедленно. У того, кто получил обещание, немедленно возникает требование, чтобы обещающий после того, как произойдет определенное событие, поступил определенным образом; в первом же случае требование, чтобы обещающий тотчас поступил определенным образом, возникает только после того, как произошло определенное событие. В первом случае до того, как произошло это событие, возможен отказ от требования. Во втором же случае с самого начала нет того, от чего можно было бы отказаться. [311] Здесь был бы возможен только обусловленный отказ: отказ на случай того, что (после того, как произойдет определенное событие) возникнет требование. В первом случае отказ действует немедленно, и реализация определенного условия не имеет больше никакого значения. Во втором случае реализация определенного условия порождает требование и вместе с тем реализует второе условие, которое делает действенным отказ и позволяет требованию тотчас потерять свою силу. Вступление-в-жизнь требования является здесь непосредственным основанием прекращения его существования. Здесь перед нами строго закономерный механизм социального события; речь идет о непосредственно и с очевидностью постижимой сущностной взаимосвязи и, поистине, не о «творениях» или «изобретениях» какого-то позитивного права.
310
Однако обусловленное обещание имеет и определенное немедленное последствие. Такое обещание порождает у обещающего состояние связанности [Gebundenheit], которое сказывается в том, что он не может больше препятствовать возникновению своего собственного обязательства при наступлении определенного условия.
311
Прежде всего состояние связанности [Gebundenheit] не является чем-то, от чего можно отказаться, так как оно не представляет собой права того, кто получил обещание. Речь может идти только об освобождении того, кто давал обещание, со стороны того, кто получил обещание.
Наряду с собственным обещанием есть также обещание от имени другого, представительствующее обещание. Акт обещания осуществляется лицом, но не само оно является тем, кто обещает; скорее, оно позволяет обещать другому или, точнее: оно обещает за другое лицо. Там же, где что-то обещается в интересах другого, по поручению другого, «вместо» другого, имеет место собственное обещание, и обязательство возникает со стороны обещающего. Мы должны также отличать тот случай, когда кто-то обещает на основании обещания [другого лица]. А может обещать В, дать обещание С передать последнему в собственность какую-то вещь. В таком случае у В возникает требование того, чтобы А дал обещание С; и вместе с выполнением этого требования и благодаря ему у А возникает обязательство перед С, заключающееся в том, чтобы передать в его собственность эту вещь. Или В обещает А достать для него какую-то вещь, которая была обещана ему С. В таком случае в лице В одновременно имеет место требование на передачу в его собственность этой вещи со стороны С и обязательство на передачу той же вещи перед А. Во всех этих случаях речь не идет об обещании В, данном С от имени А. Однако только там, где имеет место последнее, есть представительство и в то же время своеобразная действенность представительства. Благодаря обещанию в случае представительства – как и в случае собственного обещания – возникает требование С; это требование, однако, направлено по отношению к А, но не по отношению к В; и в то же время возникает, соответственно, обязательство в лице А. Конечно, эта действенность имеет определенные предпосылки. Мы будем рассматривать это в отдельном параграфе. Не содержание этих законов, столь привычное для юристов, а их строго априорная форма должна вызывать пристальный философский интерес.
Обещание в случае представительства – в отличие от собственного обещания – не предполагает, конечно, никакой воли к тому, чтобы совершить само обещаемое. В крайнем случае может быть так, что тот, кого представительствуют, имеет такую волю или же имел бы ее, если бы ему были известны все те обстоятельства, которые известны представителю. В случае же его самого речь может идти только о воле к тому, чтобы у того, кого он представительствует, в силу его обещания возникло обязательство того же содержания [что и содержание его обещания]. Но даже это ограничение отпадает в случае последней модификации обещания, которую мы хотели бы рассмотреть: в случае мнимого обещания.
Как и все социальные, акты обещание также обнаруживает те призрачные и фальшивые способы существования, за которыми не стоит никакой честной воли к тому, чтобы совершить обещанное. Мнимое обещание, как и подлинное, обращается к другому лицу; и для него существенно обнаруживаться в той же форме проявления, что и подлинное обещание. Тот, кто обещает для видимости, ведет себя как подлинно обещающий и создает видимость такого. [312] Спрашивается, возникает ли из этого мнимого обещания требование и обязательство так же, как и из подлинного обещания. [313] Не имея возможности разрешить здесь этот вопрос наверняка, мы хотим прояснить теперь, каким образом требование и обязательство возникают из подлинного обещания.
312
Тем самым мнимое обещание отличается от обещания, которое не нацелено на то, чтобы быть серьезно воспринятым, подобно шутливому обещанию, учтивому обороту речи, назойливой рекламе или совершенно своеобразному случаю театрального обещания на сцене и т. д.
313
Мы не отваживаемся ответить на этот вопрос со всей определенностью. Даже если позитивное право рассматривает мнимое обещание, которое выдает себя как нечто серьезное адресату, не замечающему недостаток серьезности, как подлинное обещание, то из этого нельзя извлечь какого-то аргумента для нашей сферы, расположенной вне позитивно-правовой области. Можно заметить только, что в этих и других случаях того, что называется у юристов несогласием «воли» и «волеизъявления», проблемой является, в первую очередь, несогласие социального акта и характера его проявления, и только затем несогласие между характером проявления и волевым процессом, но никогда – несогласие между волевым процессом и социальным актом. Это различие, как нам кажется, имеет значение для анализа т. н. «пороков воли». Поэтому заблуждение, на основании которого я хочу то, что я в противном случае не хотел бы, заблуждение, на основании которого я обещаю то, что я хотя и хочу как таковое, но без подобного заблуждения не стал бы обещать, и заблуждение, на основании которого я обнаруживаю свое обещание в форме, отличной от той, которую оно имело бы без этого заблуждения, – все эти заблуждения следует очень хорошо различать и все они имеют различное правовое значение.