Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 29. Семен Альтов
Шрифт:
«Двум смертям не бывать!» — бормотал Штукин, выкидывая мертвое тело в распахнутое окно.
Сержант закрыл окно и сел с чувством выполненного долга.
Из ресторана в приподнятом мрачном настроении вернулись друзья по несчастью.
— О, нашего полку прибыло!.. А где то, что слева лежало… в смысле — товарищ отсюдова?
— Вышел! Меня зовут Сашей, а вас?
— Очень приятно. Позвольте, Саша, куда вышел?!
— В коридор. Ну не в окно же! — улыбнулся как мог Штукин. — Давайте за знакомство! — Сержант достал из треклятого чемодана литровую бутыль спирта и палку колбасы.
Пили
— А какие были его последние слова, когда выходил? — поинтересовался Мукин.
— Счас вспомню… Ага. Он так сказал: «Чего-то жить надоело. Пойду покурю». Берите колбаску.
— А Петя вроде бы не курил?
— Он так и сказал: «Я не курю… но тут, пожалуй, зазришь». Он весь белый был. Что у вас с ним произошло, если не секрет?
— А что у нас с ним могло произойти? Может вы его чем-то задели?
— Аккуратно чемоданчик закинул наверх, чтоб его не задеть. Давайте третий тост, за тех, кто сейчас курит! Не чокаясь!
Все трое встали, перекрестились, молча выпили
Сержант сказал:
— У меня был товарищ. На учениях ногу сломал. Так я его на себе пять километров. Он просил: «Пристрели меня, пристрели!» Как это пристрелить друга, когда боевые патроны не выдали?! А получилось, спас человека. Выпьем за дружбу.
— А чего Петр одну сигарету все курит и курит? — хитро спросил Букин.
— А бывает… окурок такой прилипучий… ты его выкидываешь… и по инерции сам вместе с ним…
Тут распахнулась дверь… и вошел живой Дукин.
Вид у него был такой, будто им растапливали паровозную топку.
Все трое были уверены, что Дукин мертвый. Спьяну сообразив, что встретились с ним на том свете, без сознания попадали на пол.
Дукин вызвал проводника, всех привели в чувство, забинтовали.
Пассажиры смотрели с ужасом. Со стороны казалось: только одно их купе сошло с рельсов.
Слава богу, спирт еще был.
Дукин рассказывал:
— У меня это третий раз в жизни. Когда самогон закусываю чесноком с горчицей и хреном, какой-то тромб образуется. Теряю сознание на два часа. Будто умер. Один раз родня с горя чуть не закопала! Спасает только сильная встряска организма. Спасибо, что из поезда выкинули.
— Все, что могли, друг!
Сам в журнале прочел: в Японии в продажу поступили роботы для работы по дому.
Мне лично не по карману. Тут из ломбарда фамильную ложечку из серебра не выкупить!
Пишут: робот готовит убирает, стирает, по телефону говорит: «Извините, меня нету дома, а что мне передать?»
И с ним можно разговаривать. Душу выкладываешь, а из отверстий его слезы капают, изнутри вздыхает.
Не знаешь, какое принять решение, — робот тыщу вариантов переберет и наиумнейший выложит. Практически дома жена мозговитая на полупроводниках. Робот и внешне симпатичная. Его под женщину округляют. Не робот а роботяга получается. Назвали «цунамочка».
Со всеми делами. Можно заказать в виде блондинки, шатенки, брюнетки.
Я вам говорю: все дела! Хоть как у Елены Константиновны!
Кнопочку
Я вам говорю: «все дела, все! Причем ты лежишь, кнопочки, как на баяне, перебираешь, а все происходит.
Такая в доме роботяга, тебе абсолютно ничего делать не надо. Лежи пластом японским, в потолок плюй!
Кнопку нажал, и она за тебя плюет в потолок.
Японки живые забастовали — на них спрос резко уменьшился. А кому охота с живой бабой связываться, когда за те же деньги все удовольствия беспрекословно и в момент!
Но через месяц японские мужики застрочили на фирму жалобы.
Мол, им жить не хочется вообще и с этой роботягой в частности.
А там программа заложена: против тебя никогда! Рявкнешь — молчит! Послал — ушла! Бьешь — не бьется! То есть взаимностью не отвечает. И помириться с ней невозможно оттого, что никак не поссоришься.
А хорошо человеку бывает, только, если до того было нехорошо.
Японцы это просекли, концы в роботе перепаяли и новую модель выкинули. Ничего, дрянь, не делает. Орет как умалишенная. Чужих мужиков в дом тащит! Чуть что — током по лицу бьет! Зато ровно в двенадцать по японскому времени эта зараза вырубается и до семи утра отключается полностью.
Пишут, с двенадцати до семи японцы от счастья плачут. Семь часов непрерывного кайфа!
Я подумал: выходит, живем не хуже японцев.
Моя Катька — та же цунами. Под горячую руку и зашибить может. Но в двенадцать ночи как штык вырубается и до семи как убитая спит.
Эти семь часов полным японцем себя ощущаю!
В номере южной гостиницы немолодая женщина переодевалась ко сну. Сняла платье, вздохнув, пересчитала морщинки на лице… и вскрикнула. В зеркале через незакрытую дверь в коридор пялился, сидя в кресле, мужчина.
Прикрывшись халатом, женщина кинулась к двери. Мужчина сидел не мигая.
— Обнаглели! — женщина захлопнула дверь. — И хоть бы пошевелился! Неужели я так выгляжу, что на меня можно смотреть как на стену? — Она приоткрыла дверь.
Мужчина не шелохнулся.
— Ну погоди! Ты у меня вздрогнешь, скотина бесчувственная!
Женщина распахнула дверь настежь и сняла лифчик.
Мужчина зевнул.
— Можно подумать, сам Ален Делон! — женщина стянула трусики. — Получай, гад!
Мужчина сплюнул и пошел по коридору.
— Хам! — женщина зарыдала.
Мужчина обернулся:
— Простите, если чем-то обидел. Я почти ничего не вижу.
Женщина облегченно вздохнула:
— Слепой, а подглядывает!
У Николая Ивановича, как у каждого интеллигентного человека, к пятидесяти годам подоспел остеохондроз: по утрам спину тянет. Руку протянуть поздороваться — от боли лицо перекашивает, а у людей ощущение, будто здороваться с ними противно. В приличном обществе ручку даме поцеловать — не меньше минуты, потому что не разогнуться. А мужья чуть не в драку: «Отстаньте от супруги немедленно!»