Антология сатиры и юмора России XX века. Том 35. Аркадий Хайт
Шрифт:
Затем решительно направляется ко мне. Я закрываю глаза и поглубже вжимаюсь в кресло. Я не люблю, когда меня бьют. Мне всегда кажется, что это плохая примета. '
— Та-ак, — повторяет муж, — пожаловали наконец.
— Это не я… Это недоразумение!
— Какое там недоразумение! Постыдились бы, Семен Борисович! Взяли деньги на две недели, а сами полгода не отдаете.
Час от часу не легче. И этот меня с кем-то путает. Хотя уж лучше быть пойманным должником, чем застигнутым любовником.
— А я, собственно,
— А вы уже и забыли?.. Пятьдесят рубликов, как одна копеечка.
— Сколько?!
Я испуганно смотрю на женщину, но она молчит. Ей моих денег не жалко. Честь дороже.
— У меня с собой только тридцать, — жалко улыбаюсь я. — Если не возражаете, двадцатку я завтра поднесу.
Муж вырывает деньги у меня из рук.
— Давайте уж! Только смотрите, завтра — непременно.
Я выскакиваю из квартиры, забыв попрощаться с моей «возлюбленной». Заметая следы, кружу какими- то переулками и проходными дворами и, только убедившись, что погони за мной нет, спокойно выхожу на улицу, небрежно прикусив сигарету.
На улице меня поджидает какой-то широкоплечий мужчина.
— Валерий? — полувопросительно говорит он.
На всякий случай я киваю.
— Долго же я ждал этой минуты, — радостно говорит мужчина и с размаху бьет меня по лицу.
— За что? — кричу я. — За что?!
— За то. За это самое. Мне Кульчицкий все рассказал.
— Какой Кульчицкий? Не знаю я никакого Кульчицкого!
— Да?.. Может, ты и Тарасова не знаешь? — говорит он и снова надвигается на меня.
Я чувствую, что лучше согласиться.
— Тарасова знаю. Кого знаю— того знаю.
— Ну вот что: завтра сам явишься к Ивану Матвеичу и все расскажешь, как было.
— Расскажу, — охотно соглашаюсь я.
— Смотри, я проверю.
— Обязательно, — говорю я. — Доверяй, но проверяй.
Несколько секунд он смотрит на меня, прикидывая, не добавить ли еще. Затем поворачивается и не спеша уходит в глубь улицы.
Интересно, за что этот Валерий получил по морде? Что он такого натворил?
Я иду по бульвару, погруженный в мысли о неизвестных мне Кульчицком, Тарасове и многих, многих других. о которых я никогда не узнаю.
— Гражданин, — окликает меня пожилая женщина с коляской, — что же это вы? Сказали — на минутку, а сами на полчаса ушли.
— Извините, — по привычке говорю я, — задержался немного.
— Задержался! Будто у меня других дел нет, как за вашим ребенком смотреть.
И она решительным движением катит ко мне коляску. Это уже слишком. Даже для меня.
— Простите, — говорю я, — но это не мой ребенок.
— Как— не ваш? Вы же сами просили за ним поглядеть.
— Вы ошиблись. Вас просил другой человек.
Женщина внимательно меня разглядывает:
— Странно… И внешность такая же, и одежда.
— Одежда —
— Странно, очень странно.
От наших голосов ребенок просыпается. Он высовывается из коляски, протягивает ко мне ручки и произносит:
— Папа, папа!
— Чудовище! — говорит женщина. — Это же надо: отказаться от своего ребенка.
Она с презрением отворачивается и, размахивая хозяйственной сумкой, скрывается в темной аллее. Мы остаемся вдвоем. Я и чужой ребенок. Подождем. Должен же за ним прийти настоящий отец. Проходит пять минут… Десять… Пятнадцать. Никого. Начинается дождь. Мелкий, противный. Мимо нас бегут люди, похожие на меня, но настоящего отца все нет. Ребенок начинает хныкать. Наверное, он замерз или хочет есть. Я заглядываю в коляску. Симпатичный мальчик, даже чем-то на меня похож. Может, действительно пойти с ним домой? Посидим, обогреемся, а потом вернемся.
Я иду по улице, толкая перед собой коляску с чужим ребенком. Холодные капли дождя падают мне за шиворот, но я не обращаю внимания. Мне хорошо. Сейчас улицы пустынны, и я хоть несколько минут могу побыть самим собой. А мне это очень нужно. Ведь день не окончен, впереди еще встреча с женой. Интересно, за кого она меня примет сегодня?..
Однофамилец
Вот скажите, какая фамилия пo-вашему, лучше: Пантелеев или Бархударов?.. Думаете, одинаковые?.. Я тоже так раньше думал.
Но жизнь мне подсказала, какая лучше. Это еще год назад случилось. Как-то в воскресенье решил я себе на завтрак картошки поджарить. Стою на кухне, орудую ножом. Вдруг телефонный звонок.
— Пантелеев, — говорят, — ты чего на воскресник не выходишь? Все жильцы уже собрались.
Я стою, молчу. Tак хотелось картошечки жареной— и вот на тебе! А они свое:
— Ты что молчишь? Может, думаешь, что ты лучше всех, а, Пантелеев?
А я ни с того ни с сего возьми да брякни:
— А я вам не Пантелеев.
— А кто же ты?
Действительно, кто я?.. Огляделся по сторонам, а у меня под ножкой стола лежит старый учебник русского языка. Автор — Бархударов. Я и говорю:
— Бархударов я, вот кто!
— Ой, — говорят, — товарищ Бархударов, извините. А где Пантелеев?
— Занят он, — говорю, — картошку мне чистит.
— А когда освободится?
— Когда освободится — посуду за мной вымоет и помойное ведро вынесет.
— Понятно. Простите за беспокойство, товарищ генерал. — И трубочку — бряк. Вот это да, думаю, как фамилия подействовала. Какого-то совершенно неизвестного Бархударова за генерала приняли. Ну, позавтракал я и забыл об этой истории. Но жизнь мне сама про эту фамилию напомнила.