Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 51. Марк Розовский
Шрифт:
— Но мы отметили несколько случаев, когда генералы переодеваются в штатское. Не перестают ли они в этот момент быть генералами?
— В Госдуме перестают. И это печально, потому что Госдума — не баня, где все равны и никто никому не подчиняется.
— Еще вопрос: есть ли среди генералов «дедовщина»?
— Обязательно. Старые генералы издеваются над молодыми.
— Как?
— Как хотят. Это предусмотрено Уставом.
— …?
— Есть такой неписаный военный устав, где первым параграфом значится: уважай старших.
— Но ведь это первый признак морального разложения войск!.. Это чудовищное, позорное явление!..
— Не понимаю, о чем вы говорите. Слово «мораль» для военных — самое позорное, самое чудовищное. Наша профессия — убивать. И наши генералы должны быть лучшими в этой профессии.
— Спасибо за честное признание. Могут ли в этой связи наши генералы считаться киллерами?
— Никак нет. Киллеры работают в подъездах. А генералам нужен весь мир.
— Значит, есть шанс получить генерала даже там, где он совершенно не требуется?
— Именно так. Наша фабрика всегда к вашим услугам. Ведь тысячи людей в цехах трудятся для того, чтобы наша Родина была в государственной безопасности. Мы не дадим нашему стратегическому противнику права первого удара. Мы нанесем его себе сами. Для этого и работаем.
С этими словами любезный директор фабрики подарил нам парочку генералов в качестве образцов своей продукции.
Мы выехали за зеленые ворота и тотчас выбросили эти сувениры из машины.
И тем самым рассекретили еще один опасный объект.
1996
За пять минут до расстрела я твердо решил уехать в Израиль.
— Собирайтесь, — сказал мне вертухай. — Прощайтесь с жизнью.
Я подумал: «Все-таки приятно, что теперь они обращаются к нам на «вы». Это, безусловно, наша заслуга. Мы добились этого еще в годы перестройки».
Мы вышли из камеры, и он повел меня по очень темному коридору.
«Дорога к свету, — подумал я, — и должна быть нелегкой».
Коридор тянулся с загибом вправо, затем налево и снова прямо…
«Наш путь извилист, — подумал я, — но в конце концов именно он приведет нас к избавлению».
Вертухай толкнул меня прикладом в спину. Я подумал: «А все-таки Лубянку надо было снести или в крайнем случае передать «Детскому миру».
Вертухай приставил мне к затылку холодный ствол.
«Эх, сейчас бы мороженого и кофе эспрессо!»
Надо сказать, я очень люблю эспрессо в итальянском исполнении. Когда я был в Риме лет пять назад, мне очень понравилось сидеть в кафешках на свежем воздухе и бодрить себя рассматриванием элегантных итальянок, летающих мимо с распущенными волосами на мотороллерах… В эти минуты эспрессо особенно приятен.
— Встать к стенке, руки за голову.
Оказывается, мы уже были во дворе знаменитой на весь мир тюрьмы. Я с удовольствием вдохнул свежего воздуха.
«Жаль, Гайдар с Явлинским так и не объединились. Ведь если бы Гриша был не такой самовлюбленный…»
— Повернитесь спиной! — раздался чей-то голос.
«…всего этого могло бы и не быть!..»
Я повиновался команде. А что можно еще сделать в моей ситуации?! Визу?!
Нет, визу они мне, конечно, уже не дадут. А если дадут, то другую. В иной мир.
Мне было приятно думать о себе хорошо. Все-таки они не сломили меня, суки, не сломили…
— Именем Союза Советских Социалистических Республик…
Это тот же голос начал зачитывать приговор. Значит, у меня еще есть минутка.
Я вспомнил маму, своего школьного учителя по прозвищу Ганнибал, друга Альку, с которым вместе когда-то плавали на теплоходе по Волге, и почему-то целину, которую я зачем-то поднимал вместе со всеми в студенческие годы.
— …к высшей мере наказания.
Хотя чтение приговора закончилось, я попросил, чтобы мне дали все же сказать последнее слово.
— Ну скажи, ладно, скажи, — вяло согласился мой палач.
— Видите ли… — начал я издалека. — Будучи на протяжении всей своей жизни горячим противником смертной казни, я обращаюсь сейчас к Организации Объединенных Наций, Нобелевскому комитету. Совету Европы и другим гуманистическим сообществам во всем мире со страстным призывом приложить все усилия, чтобы покончить…
— А мы что делаем? — мрачно улыбнулся палач. — Мы это и делаем…
— Нет! — воскликнул я. — Вы дадите мне договорить!..
— Да договаривай, ну, договаривай… только быстрее!..
— …чтобы покончить с этой вашей мерзкой практикой уничтожения людей.
Они вскинули ружья.
Мне захотелось плюнуть им в лицо, но я сдержался. Воспитанный мужик, каковым я себя считаю, все-таки должен уметь вести себя с достоинством в любых, даже экстремальных ситуациях.
Поэтому я, как истинно интеллигентный человек, ограничился всего лишь одним матерным словом, да и то про себя.
— Конечно, мы, демократы, сделали большую ошибку на тех выборах… Нам надо было голосовать за Анпилова… «Ведь тогда бы он наверняка не прошел… — подумал я. — С другой стороны, в случае его победы над Ельциным электорат Жириновского перешел бы в аппарат Зюганова, а аппарат президента вообще стал бы электоратом…»
Они милостиво ждали, пока я окончательно приготовлюсь. Я встал в героическую позу.
— Стреляйте, сволочи! — крикнул я. — Всех не перестреляете!..
Раздался залп, но то ли патроны у них отсырели, то ли ружья были кривые и ржавые… Я стоял невредим.
«Все-таки коммунистическую партию надо было запретить, — подумал я. — Может быть, я не прав…»
Тут на середину двора с грохотом выехал танк и направил на меня свое милое моему сердцу жерло.
«А может, и прав», — посетила меня последняя мысль.