Антология советского детектива-41. Компиляция. Книги 1-20
Шрифт:
Малыш лет пяти-шести, весёлый и смелый, подбежал к ней, протянул какой-то свёрток:
– Возьмите, тетя.
– Что это?
– Бутерброды.
– Малыш оглянулся на соседнюю скамейку, на которой сидела молодая женщина.
– Моя мама будет очень рада, если вы возьмёте.
– А ты сам будешь рад?
– И я тоже. Съешьте, тетя!
– Я тебе в прабабушки гожусь, мальчик. Как тебя зовут?
– Пранас.
Печальное лицо старухи помрачнело. Она еле сдерживалась, чтобы не оттолкнуть мальчика. Тяжелой,
– Скажи своей маме, что я никогда не была и не буду побирушкой.
Встала, пошла по аллее. Сквозь медленный листопад. Бормотала себе под нос с тоской и болью:
– Пранас! Пранас!
Возбуждённые люди толпились перед газетной витриной. Читали. Потрясённо ахали. Возмущались. Печалились. До сознания старухи не сразу дошло то, что обсуждала городская улица. Постепенно она вникла в страшный смысл того, о чём говорилось.
– Бандитское нападение на пассажирский самолёт.
– Когда напали? Где напали?
– Изверг, а не человек! Ни за что ни про что убил стюардессу!
– Под угрозой гибели были сорок пять пассажиров, весь экипаж. Бандитская пуля могла пробить бензопровод, замкнуть провода. Представляете? Самолёт, объятый пламенем, рухнул бы в море. Это чудо, что он уцелел.
– Ужас!
– Я себя чувствую так, будто и на меня совершенно нападение.
– Откуда они взялись, эти выродки? Кто такие?
– Отец и сын, литовцы.
– Почему литовцы? В сообщении ничего об этом не сказано.
– Прочитайте внимательно. Здешние они, убийцы. Наши с вами земляки.
Марта, расталкивая людей, пробилась к витрине. Прочитала газетное сообщение раз, другой, третий. Протёрла глаза и снова стала читать. И не верила себе. Трясла головой. Закрывала и открывала глаза. Люди молча смотрели на неё. Перешептывались:
– Его мать...
– Бедняжка!
– Нашли кого жалеть. Не женщина, а ведьма, произвела на белый свет выродка. Ишь, сердобольные!
– Неправильно рассуждаете, гражданин. Родители за своих детей не отвечают.
– Чепуха! Родители за всё в ответе. И прежде всего за то, какие у них дети.
Люди ожесточённо спорили. Марта медленно, еле передвигая ноги, удалялась от них. Не видела, куда шла. Переходила улицу как раз в тот момент, когда двинулись два противоположных потока машин. Заскрипели тормоза. Надрывались сигналы. Шофёры чертыхались. Регулировщик бросился на помощь застрявшей в гуще машин старухе. Увидев милиционера, она сказала:
– Вот и вы! Я вас давно ищу. Ведите меня скорее в тюрьму. В тюрьму! В тюрьму! Не могу смотреть людям в глаза.
Закрыла лицо, глухо зарыдала.
Милиционер вывел её на тротуар, приложил руку к козырьку:
– Счастливого пути, бабушка. Держитесь поближе к домам.
– Почему бросаете? Ведите в тюрьму! Не имею права ходить по земле.
– Почему в тюрьму?.... Что вы сделали?
– Я мать этого...Пранаса. Если бы я не родила убийцу, Таня была бы жива.
Милиционер быстро испуганно отступил, беспомощно оглянулся. Он не знал, как ему поступить.
Марта бросила зонт и хозяйственную сумку, вышла на середину тротуара, закричала во весь голос:
– Стойте, люди! Послушайте!
– Куда смотрит милиция?
– брюзжала почтенная дама.
– В вытрезвитель её, пьянчужку!
– Это мой сын убил девочку-стюардессу! Я - мать убийцы! Плюйте на меня, люди! Бейте. Ругайте. Я все заслужила.
– Упала. Лежала на земле, из последних сил шептала: - Будь ты проклят на веки вечные!
Уже под вечер, в сумерки, турецкий полковник сказал Ермакову и Ангелине Ефимовне, что они свободны. Их отвезли в гостиницу. Перед пятиэтажным, башенного типа отелем "Кальфа", главным фасадом своим выходящим на небольшую, с круговым движением площадь, стояла большая толпа турок и, оживленно разговаривая, смотрела на окна верхних этажей.
Весь город уже знал, что произошло в советском небе, над Батуми. Корреспонденты местного радио и телевидения Анкары побывали на Ан-24. Снимали. Пересчитывали пробоины. Описывали лужи крови на дюралевом полу, красные пятна на стенах.
Первое, что услышали Ермаков и Ангелина Ефимовна, войдя в отель, - это ликующий голос четырёхлетней Лолиты. Девочка в красном носилась по лестницам, с этажа на этаж, из номера в номер. Успела подружиться со всеми пассажирами Ан-24. Ничего она не ведала о том, что произошло над морем. Не понимала, куда попала. Её мама лежала в постели, а она резвилась.
Ермаков проводил Ангелину Ефимовну в отведённую для неё комнату, а сам пошел по этажам, рассказал, что было в госпитале, в полиции и в жандармерии, узнал от товарищей, как и когда они попали в гостиницу. Турки привезли их сюда на двух автобусах примерно через час после приземления. Выставили на столы брынзу, холодное мясо, лаваш, виноград, яблоки, персики, кофе. Позже водили в соседний ресторан обедать.
– Ну а вы небось голодны?
– спросил человек в тирольской шляпе. Назвал он себя Мамедом Джафаровичем.
– Да, кажется, голоден, - сказал Ермаков.
– Кажется! Да и по вашим запавшим глазам, по голосу видно и слышно, что вы весь божий день ничего не ели. Мы тут для вас кое-что оставили. Поешьте!
– Спасибо. Не буду. Потом, может быть, поем.
Двери всех комнат распахнуты настежь. Люди тянулись друг к другу. Называли каждого по имени. Перезнакомились. Подружились. Одиночек не было. Молчаливых не было. Даже столетняя бабушка переходила от одной группы к другой. Говорила. Вспоминала. Советовалась. Утешала. Подбадривала.