Шрифт:
Глава 1
Грузопассажирский лайнер «Гауроби Астра» заходил к Мараукане по всем правилам навигации в неосвоенных звездных системах: медленно, неторопливо, со стороны солнца — стабильного красного гиганта. И хотя на протяжении более трехсот лет Мараукану не раз посещали исследовательские корабли Галактического Союза, капитан лайнера гауробец Паламоуши в доверительной беседе признался мне, что в этой звездной системе никогда не позволит себе ни на йоту отступить от предписанных правил. Слишком непредсказуемы и сама планета, словно в насмешку, признанная во всех лоциях Галактического Союза мертвой, и пространство вокруг нее. Цивилизация на Мараукане исчезла около миллиона лет назад, задолго до образования Галактического
Издали Мараукана напоминала глазурованный малиновый диск с ультрамариновой каемкой атмосферы без единого пятнышка облачности. По мере приближения малиновый цвет начал уступать место серому, стали видны ровные, явно искусственного происхождения плато, на которых все отчетливей проступали глубокие каньоны тектонических разломов. У северного полюса, за идеальной, будто вычерченной циркулем, дугой горной гряды, поверхность казалась немного темнее — здесь плескалось прозрачное фторсиликоновое море.
Когда Мараукана разрослась на весь обзорный экран, я наконец увидел зеленую точку экспедиционной платформы, зависшую в сотне метров над поверхностью планеты и отбрасывающую на серое плато размытую тень. Лайнер изменил траекторию движения, перешел на околопланетную орбиту, и точка экспедиционной платформы начала смещаться к эпицентру под ним.
Почему этот мир назывался Марауканой, справочники ответа не давали. Ни в одном из языков цивилизаций Галактического Союза, чьи корабли принимали участие в исследовании планеты, не имелось адекватного слова. Правда, по-несторийски «мара» означало «земля», но наиболее близкое по звучанию словообразование «Мараяванна» переводилось как «земля обетованная», что никак не могло соответствовать мертвому миру. Бытовало мнение, что это самоназвание планеты, однако каким образом оно могло дойти до нашего времени, если обитатели планеты исчезли с ее лица задолго до образования Галактического Союза, сведений не имелось. Ни в одной из исторических хроник различных цивилизаций не было зафиксировано контакта с марауканцами, и только обрывочные сведения, полученные от басторийцев, вроде бы подтверждали гипотезу, что имя Мараукана является самоназванием планеты. Но басторийцы не входили в Галактический Союз, всячески избегали прямых контактов с другими цивилизациями, никого не допуская в свой сектор расселения, и лишь изредка обменивались информационными сообщениями с Галактическим Союзом. Судя по косвенным данным (возрасту звезд скопления Тириада, где обосновались басторийцы, и уровню разведанных технологий сообщения между звездными системами скопления), цивилизация басторийцев была сравнительно молодой. Возраст их цивилизации и расположение звездного скопления Тириада (находившегося в Галактике гораздо дальше от Марауканы, чем многие сектора расселения более зрелых цивилизаций, помноженные на ярко выраженную ксенофобию басторийцев, исключали возможность контакта с исчезнувшими представителями цивилизации Марауканы и ставили под сомнение и без того туманные сведения о самоназвании планеты, переводя их в разряд гипотетических. В общем-то, мне было все равно, справедлива эта версия, или нет, но ни одним допущением: косвенным, гипотетическим, даже фантастическим — я не имел права пренебрегать. В моем положении все могло пригодиться.
Когда исследовательская платформа оказалась точно под лайнером, «Гауроби Астра» выстрелил гравитационный якорь и, ощутимо дрогнув корпусом, застыл над планетой. На экране, выплывая из трюма лайнера, показалась череда контейнеров, и они медленно, один за другим, заскользили по гравитационному
Пора. Через полчаса в хвосте этой череды пойдет посадочная капсула со мной. Не очень приятная процедура, но на Мараукане опасались пользоваться межпространственным лифтом из-за нестабильных топологических характеристик.
Отключив обзорный экран, я встал с кресла и, выйдя из каюты, направился в трюм. К моему удивлению, кроме суперкарго, наблюдавшего за автоматической отправкой контейнеров, по причальной палубе, поджидая меня, прохаживался капитан. У гауробцев не принято прощаться при расставании, но капитан Паламоуши, более двадцати лет водивший корабли по галактическим трассам, хорошо знал обычаи землян и, видимо, решил выказать мне особое расположение. В этом рейсе я был единственным пассажиром, и мы с капитаном неплохо провели две недели полета, коротая время за игрой в трехмерные шахматы.
— Так мы с вами последнюю партию и не доиграли, — улыбнулся Паламоуши. — Не люблю оставаться в проигрыше.
В нашем мини-матче я вел со счетом 6:5, но в отложенной партии капитан имел хорошие шансы сравнять счет.
— Запишите позицию, и на обратном пути доиграем, — предложил я.
— Через год?
— Через год.
— Если доживем, — рассмеялся Паламоуши. При его росте под три метра, весьма скромном для гауробцев, и раскатистом утробном смехе фраза прозвучала зловеще, но ни в коем случае не следует оценивать представителей иных рас с точки зрения человеческой психологии. Рокочущий смех и неприятный оскал означали у гауробцев добродушие.
— Обязательно доживем! — заверил я, но в груди непроизвольно разлился холодок. Все-таки я человек, и ничто человеческое мне не чуждо. В том числе и стереотипы людской психологии, учитывая, где мне предстояло провести этот год. Дожить до обратного рейса очень хотелось.
— Ни пуха ни пера, — сказал Паламоуши и протянул руку. — Кажется, так у вас говорят при прощании?
Не будучи уверенным, что капитан поймет меня правильно, я не стал посылать его к черту.
— А вам — семь футов под килем! Так у нас говорят, провожая корабли.
Я подержался за его руку и отпустил. Пожать широкую, как лопата, ладонь гауробца не представлялось возможным.
— Счастливо! — кивнул Паламоуши и распахнул передо мной люк посадочной капсулы.
— Взаимно, — сказал я, вошел в капсулу, повернулся и помахал рукой.
Люк затворился, прошипел гидравликой герметический створ, и я, усевшись в кресло, пристегнулся. Капсула дернулась, поплыла к шлюзу, а затем наступила невесомость.
Вестибулярный аппарат у меня весьма слабый, и я даже в малых дозах не переношу карусели, качели, морскую качку. То же самое касается и невесомости. Кое-кто испытывает в невесомости чувство эйфории, но только не я. Какая такая эйфория, когда желудок подступает к горлу, голова кружится, в глазах начинает рябить, а в ушах шуметь?
В иллюминатор я старался не глядеть, чтобы от вида вращающейся внизу поверхности Марауканы не стало совсем тошно. Не хотелось на глазах у встречающих выбираться из посадочной капсулы на карачках. Не лучшая рекомендация для нового сотрудника.
Наконец послышался щелчок оболочечной мембраны, пропустившей капсулу в земную атмосферу над платформой, и через минуту капсула замерла. Вернувшаяся сила тяжести вжала в кресло, и я с облегчением перевел дух. Однако вставать не торопился. Посидел немного, приходя в себя, вытер с лица обильный пот и только затем отстегнул ремни безопасности.
И все же, когда встал и, распахнув дверь, шагнул наружу, меня немного пошатывало.
Большое красное солнце стояло в зените, кое-где на фиолетовом небосводе проступали блеклые звезды, и после яркого освещения внутри посадочной капсулы создавалось впечатление, что я вступил в мир вечных сумерек. Впрочем, по геологическим понятиям, для Марауканы так фактически и было.
Вопреки ожиданию, меня никто не встречал. Скорее всего, персонал находился на нижних ярусах, рассортировывая прибывшие контейнеры с оборудованием.