Антропологическая поэтика С. А. Есенина. Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций
Шрифт:
Первоисточники петушиной образности у Есенина
Истоки петушиной образности у Есенина разнообразны:
1) это непосредственные жизненные впечатления от сельского будничного быта, сыгравшие первостепенную роль в общем познании мира;
2) наблюдение за праздничными ритуалами с применением живой курочки или куриного блюда в обрядовой жизни села;
3) знакомство с магическим применением петуха в окказиональных обрядах;
4) ознакомление из уст или по книгам с фольклорными и литературными произведениями, в которых главным персонажем оказывается петух;
5) впитывание и пропускание через собственное сознание библейской трактовки петушиной образности;
6) изучение научных (преимущественно мифологических) концепций с объяснением роли
7) рассмотрение вкрапления в городскую обстановку необычных сценок с петухами («петушиные бои», продажа на птичьем рынке, копание курочек во дворах и палисадниках);
8) тщательное продумывание и нарочитое проигрывание порой немыслимых ситуаций с петухом или курочкой – своеобразное сотворение будущего лирического сюжета;
9) постижение русского языка через разговорную, диалектную и литературную «петушиную» лексику и метафоричность;
10) изучение декоративного орнамента и конструктивных архитектурных деталей с фигурами петуха;
11) придумывание совместно с художником или заказ ему книжных знаков, иллюстративных элементов книг, оформление интерьера зданий и др.
Наряду с оригинальной трактовкой традиционного образа петуха Есенин вводил новые повороты решения петушиной тематики.
Художественный образ петуха может быть отнесен к биологическому объекту как «строительной единице» из «внутреннего каркаса» литературного произведения – в соответствии с имажинистским требованием есенинского соратника и друга В. Г. Шершеневича: «…необходимо решить раз и навсегда, что все искусство строится на биологии и вообще на естественных науках. Для поэта важнее один раз прочесть Брема, чем знать наизусть Потебню и Веселовского». [1472] Разумеется, свои познания относительно «биологии петуха» Есенин черпал не из трудов великого натуралиста (хотя и читал его сочинения), а из реальной сельской жизни.
Петух как хронометр
Петух – гордая и величавая домашняя птица, первой из пернатых попавшая в устную и письменную культуру. Петух стал символом, древнейшее происхождение и важнейшее значение которого трудно переоценить. Петуху приписывались магические свойства возвещать приход утра и прогонять нечисть, обозначать тройственность важнейших действий; он играл роль первых часов и будильника; по доносящимся издалека его крикам определяли расстояние; по частям его тела считали; его бойцовский характер ставился в пример людям и т. д.
Петух упомянут в древнейшей книге – Библии, где он встречается в одном и том же контексте в трех из четырех канонических Евангелиях – в ситуации предсказанного Христом предательства Его Петром. Характерно, что петух там выступает всего лишь как определитель времени (его роль не более значительна, чем у стрелки часов при их изобретении): «Итак, бодрствуйте; ибо не знаете, когда придет хозяин дома, вечером, или в полночь, или в пение петухов , или поутру…» (Мк. 13: 35). Именно в таком определении ночного пения петуха как временного фактора упомянут он в есенинских строках: «Так же девушки здесь обнимают милых // До вторых петухов, до третьих » (IV, 226–227 – «Тихий ветер. Вечер сине-хмурый…», 1925). О знании Есениным евангельских строк свидетельствует его сообщение в письме к другу Г. А. Панфилову в ноябре 1912 г.: «Гриша, в настоящее время я читаю Евангелие и нахожу очень много для меня нового…» (VI, 25). Очевидно, Есенин придавал урочному кукареканью петухов философское значение, потому что задумывался о причине их пения в строго определенные часы как в библейские времена, так и в современности. Но на вопрос о причинности петушиного пения Есенин так и не находил ответа, о чем он сообщал в письме к Л. И. Повицкому в конце 1918 – начале 1919 гг.: «Ах, никто, никто не знает и до сих пор, отчего поет петух в полночь » (VI, 104).
О раннем укладывании спать или таком же пробуждении в народе до сих пор говорят: ложиться с курами / вставать с петухами (и наоборот). В стихотворении «Песнь о собаке» (1915) Есенина сумеречное предвечерье обозначено так: «А вечером, когда куры // Обсиживают шесток » (I, 145). В стихотворении «Я одену тебя побирушкой…» (1915) раннее утро провозглашено петушиными криками, отпугивающими всякую нечисть, в том числе и русалок, которые «И тебя по заре с петухами // Поведут провожать на полянку» (IV, 99).
Жители с. Спас-Клепики еще в конце ХХ века верили в способность петухов своим кукареканьем разгонять русалок: «Русалки молодцами изо ржи выходили. До самой полночи творили. Как в полночь петухи прокукурекают , русалки скрывались». [1473] Есенин учился в Спас-Клепиковской школе и мог слышать от местных жителей подобное поверье.
В с. Константиново бытует поверье о подразделении ночи на две половины по петушиному крику: «Если петух не пропел, то значить, ночь , как говорится, грязная будеть. Если петух пропел – ну в 9 – 10, это ночь чистая , всё. Можешь идти». [1474] Здесь же записана частушка о раннем петушином пении:
Я не знаю, как у вас,
А у нас в Рязани
Петухи рано встают ,
Про хреновину поют [1475] .
Первые часы суток были особенно природосообразны; они основывались не на математическо-астрономических расчетах, а непосредственно на наблюдении за небесными светилами и поведением домашней птицы, поэтому особым древним и в то же время церковным мировосприятием веет от есенинских строк:
И над миром с незримой лестницы,
Оглашая поля и луг,
Проклевавшись из сердца месяца ,
Кукарекнув, взлетит петух
(II, 67 – «Инония», 1918).
Роль будильника отталкивается от образа кукарекающего петуха-месяца и далее прослеживается в строке с птичье-астрономической же символикой: «И светил тонкоклювых свист» (II, 67). Судя по характеру действий, совершаемых петухом, он здесь не явно, однако вновь и вновь обожествляется, возводится на высший небесно-демиургический уровень.
Аналогично в «маленькой поэме» 1917 года «Пришествие» петух вознесен Есениным на небеса, и уже тем самым ему придано сакральное значение: « С шеста созвездия // Поет петух » (II, 47). Но петух в библейском освещении не самостоятельный персонаж, он всего лишь помощник Господа; и далее тема предательства Христа его учеником только слегка намечена, обозначена через эмоциональное угасание яркости бытия и оживления сил зла, что сопряжено с предрассветным криком домашней птицы:
Вздохнула плесень,
И снег потух…
То третью песню
Пропел петух (II, 48).
В божественном контексте петух приобрел сакральную функцию – способность предугадывать злонамеренное деяние даже до момента его совершения, петух становится как бы свидетелем и доказательством правоты слов Господа: «Но Петр сказал тому человеку: не знаю, что ты говоришь. И тотчас, когда еще говорил он, запел петух . // Тогда Господь, обратившись, взглянул на Петра; и Петр вспомнил слово Господа, как он сказал ему: прежде, нежели пропоет петух , отречешься от Меня трижды» (Лк. 22: 60–61); «Тогда он <Петр> начал клясться и божиться, что не знает Сего Человека. И вдруг запел петух . // И вспомнил Петр слово, сказанное ему Иисусом: прежде, нежели пропоет петух , трижды отречешься от Меня. И, вышед вон, плакал горько» (Мф. 26: 74–75); «Тогда петух запел во второй раз . И вспомнил Петр слово, сказанное ему Иисусом: прежде, нежели петух пропоет дважды , трижды отречешься от Меня. И начал плакать» (Лк. 22: 60).