Аня из Шумящих Тополей
Шрифт:
— Всю жизнь терпеть не могу красное. Когда я жила у дяди Генри, тетя Гертруда заставляла меня носить передники из ярко-красной ткани. Все дети в школе кричали: «Пожар!», когда я входила в класс в таком переднике. Да и не хочу я беспокоиться о своей одежде!
— Боже, пошли мне терпение! Одежда — это очень важно, — строго заметила Аня, продолжая заплетать и укладывать волосы Кэтрин. Затем она взглянула на свою работу и осталась ею довольна. Обняв Кэтрин за плечи, они повернула ее к зеркалу и, смеясь, спросила: — Тебе не кажется, что мы пара довольно миловидных девушек? И разве не приятно подумать, что наш вид доставит удовольствие тем, кто будет на нас смотреть? Есть так много некрасивых людей, которые стали бы выглядеть вполне привлекательно, если бы приложили немного усилий. Три недели назад
48
«Брук»(Brook)буквально означает по-английски «ручей».
— Все те свойства, каких у меня нет.
— Все те свойства, какие были у тебя в эту последнюю неделю. Так что ты можешь быть именно такой.
— Это всего лишь чары Зеленых Мезонинов. С возвращением в Саммерсайд для Золушки пробьет полночь.
— Ты заберешь эти чары с собой. Взгляни в зеркало — на этот раз ты выглядишь так, как тебе следовало бы выглядеть все время.
Кэтрин всматривалась в свое отражение, словно сомневаясь, она ли это.
— В самом деле, я кажусь гораздо моложе, — признала она. — Ты была права. Одежда и вправду украшает человека. Да, я знала, что выгляжу старше своего возраста. Но мне было все равно. Почему это должно было меня волновать? Ведь никого другого не волновало. И я не такая, как ты, Аня. Можно подумать, что ты родилась, уже зная, как жить. А я не знаю об этом ничего — даже самых азов. Интересно, не слишком ли поздно начать учиться? Я так долго была язвительной, что не уверена, смогу ли теперь стать иной. Сарказм представлялся мне единственным способом, каким я могла произвести впечатление на других людей. И еще мне кажется, что я всегда боялась, когда была в обществе, — боялась сказать какую-нибудь глупость, боялась, что надо мной будут смеяться…
— Кэтрин, взгляни на себя в зеркало. Унеси с собой этот образ — великолепные волосы, обрамляющие лицо, глаза, сверкающие как звезды, легкий румянец волнения на щеках, — и ты не будешь бояться. Ну же! Идем! Мы наверняка опоздаем, но, к счастью, для всех исполнителей места, как выразилась Дора, «законсервированы» [49] .
Гилберт отвез их в клуб. Все было как в прежние времена! Только вместо Дианы рядом с Аней сидела Кэтрин. Аня вздохнула. У Дианы теперь было так много других интересов. Беготня по концертам и вечеринкам — это больше не для нее.
49
Дора перепутала слова «законсервировать» и «зарезервировать».
Но что это был за вечер! Какой серебристый атлас дорог и бледная зелень неба на западе после недавно выпавшего снежка! Орион [50] величественно шествовал по небосводу, а холмы, поля и леса лежали в жемчужном безмолвии.
Стихи в исполнении Кэтрин захватили слушателей с первой же строчки, а на вечеринке желающих потанцевать с ней было намного больше, чем объявленных танцев. Она вдруг заметила, что смеется без всякой горечи. А потом — домой, в Зеленые Мезонины, греть ноги у огня в гостиной при ласковом свете двух свечей, стоящих на каминной полке. Миссис Линд, хоть час был и поздний, на цыпочках вошла к ним, чтобы спросить, не
50
Орион — созвездие; в древнегреческой мифологии возлюбленный богини Артемиды, убитый ею из ревности и помещенный богами на небо в виде созвездия.
«Я по-новому смотрю на жизнь, — подумала Кэтрин, впадая в дрему. — Я и не знала, что есть на земле такие люди, как эти».
— Приезжайте еще, — сказала Марилла, прощаясь с гостьей. А не в привычках Мариллы было говорить такое кому бы то ни было из простой любезности.
— Конечно же, она будет приезжать, — отозвалась Аня. — На выходные. А летом погостит несколько недель. Мы будем разводить костры, собирать яблоки, пригонять коров с пастбища, кататься в лодке по пруду, бродить по лесу. Я очень хочу показать тебе, Кэтрин, сад Эстер Грей, Приют Эха и Долину Фиалок, когда она полна цветов.
7
Шумящие Тополя,
улица, по которой (должно быть)
ходят призраки.
5 января.
Мой почтенный друг!
Нет, это не из письма бабушки тетушки Четти. Это всего лишь те слова, которые она написала бы, если бы они пришли ей в голову.
Я решила, что начиная с Нового года буду писать содержательные любовные письма. Как ты полагаешь, такое возможно?
Я покинула любимые Зеленые Мезонины, но вернулась в любимые Шумящие Тополя. Ребекка Дью заранее развела огонь в моей башне и положила в постель грелку с горячей водой.
Как хорошо, что мне нравятся Шумящие Тополя! Было бы ужасно жить в доме, который я не люблю, который не кажется дружески расположенным ко мне, который не говорит: «Я рад, что ты вернулась», как говорят Шумящие Тополя. Это немного старомодный и немного чопорный дом, но я ему нравлюсь.
И я была очень рада снова увидеть тетушку Кейт, тетушку Четти и Ребекку Дью. Я не могу не видеть того, что есть в них смешного, но, несмотря на это, очень люблю их.
Ребекка Дью сказала мне вчера такие приятные слова:
— Переулок Призрака стал совсем другим местом, с тех пор как сюда приехали вы, мисс Ширли.
Я очень довольна тем, что тебе, Гилберт, понравилась Кэтрин. Она была удивительно любезна с тобой. Просто поразительно, до чего приветлива она может быть, если постарается. И я думаю, что саму себя она удивила этим ничуть не меньше, чем других. Она и не предполагала, что быть любезной окажется так легко.
В школе будет совсем другая атмосфера теперь, когда у меня заместительница, с которой действительно можно работать вместе. Она собирается сменить квартиру, а я уже уговорила ее купить ту бархатную шляпу и еще не оставила надежду убедить ее присоединиться к церковному хору.
Вчера к нам во двор забежал пес мистера Гамильтона и погнался за Васильком.
— Это поистине последняя капля! — воскликнула Ребекка Дью. И со ставшими еще краснее, чем обычно, щеками, с дрожащими от негодования пухлыми плечами и в такой спешке, что надела шляпу задом наперед и даже не заметила этого, она засеменила по дороге, чтобы выложить мистеру Гамильтону начистоту все, что она о нем думает. Так и вижу перед собой глуповатую, добродушную физиономию, с которой он слушает Ребекку Дью.
— Я не люблю Этого Кота, — сказала она мне потом, — но он наш, и пусть никакой пес Гамильтонов не смеет являться сюда и задирать его на его собственном заднем дворе. «Он гонялся за вашим котом просто для забавы», — говорит мне Джеймс Гамильтон. «Представления Гамильтонов о забаве отличаются от представлений Маккомберов и Маклинов, и если уж на то пошло, то и от представлений Дью», — говорю я ему. «Фу-ты, ну-ты! Вы, должно быть ели на обед капусту, мисс Дью», — говорит он. "Нет, — говорю, — но могла бы. Вдова капитана Маккомбера не продала осенью все свои кочаны до единого и не оставила домашних без капусты, хотя цены и были очень хороши. Есть люди, — говорю, — которые, кроме звяканья денег в собственном кармане, ничего не слышат!" И с этим я его оставила — пусть подумает! Но чего ждать от этих Гамильтонов? Негодяй!