Анютины глазки. Дилогия
Шрифт:
– Ты на себя в зеркало-то давно смотрела? У тебя же модельная внешность, такая одна на тыщу встречается, таких, как я, у тебя не один десяток будет, и хоккеисты, и летчики, и космонавты наверно тоже. Зачем я тебе сдался, Инночка?
– А вот сдался... сдается мне, что таких, как ты, больше нет, - сказала она сквозь слезы.
– Правильно, есть гораздо лучшие. Вот только...
– Что только?
– быстро насторожилась она.
– Рот бы тебе научиться на замок закрывать... и белье наконец сменить, а то синий горошек это что-то уже за пределами добра и
– Злой ты, Сергуня...
– Да, и еще у меня память хорошая. С бельем я тебе помогу, так и быть, а вот насчет своего словоговорения это ты уж сама должна справиться...
– Знаю я все... но ничего не могу с собой поделать.
– Надо через не могу, горе ты мое... луковое. Ну все, мне пора в райком, встреча с нашим куратором.
Утер Инне слезы, проводил пару кварталов и домой, переодеваться и вести мать на встречу с судьбой. Матери ей об этом еще вчера вечером сказал, без излишних деталей, она восприняла вроде нормально, надо значит надо. Вернулся домой, переоделся, подождал мать и мы вместе подались к райкому, благо идти было недалеко и погоды стояли замечательные.
Мигалку скорой помощи я издали приметил, скорая стояла возле входа в райком и вокруг нее суетились люди как в белых халатах, так и без них. У меня как-то нехорошо сжалось сердце, ой не к добру все это дело, ой не к добру...
– Что это тут случилось?
– спросил я у первого же попавшегося товарища, - несчастный случай какой?
– Да какой там несчастный случай, приступ у одного райкомовца случился, говорят прямо на рабочем месте, сейчас увезут, - ответил мне первый попавшийся товарищ.
– А фамилия райкомовца не Михальчик случайно?
– А я не в курсе, может и Михальчик.
Тут показались санитары с носилками, на носилках лежал Игоревич. Его начали задвигать в машину.
Я подошел поближе и спросил уже у товарища в белом халате:
– Куда повезете?
– А ты что, родственник?
– с подозрением спросил он.
– Угу, внучатый племянник.
– В 40-ю повезем, по профилю.
– Возьмите меня с собой.
– Не положено, да и места тут нет, - сказал он, открывая дверь в медицинский РАФик.
– Ну тогда мы своим ходом. Что хоть с ним? Операция будет или обойдется?
– С сердцем у него что-то, рентген сделаем, там видно будет.
Я сказал маме ждать здесь, сам быстро сгонял до гаража и подъехал к райкому на своей копейке.
– Садись, мама, съездим в больницу, узнаем что там и как.
Мать без слов села. До 40-й было недалеко, всего-то между парком и Земснарядом, а потом немного направо. Вот и приемный покой.
С большим трудом выяснили, куда там определили Игоревича и кто конкретно будет им заниматься, потом мама сидела на скамейке, а я мерил шагами коридор, иногда выходя на улицу. Увидел будку телефона-автомата и вспомнил про Евтушенку, времени много прошло, а ответного звонка от него что-то я не дождался, надо напомнить о себе. Двушка в кармане нашлась и Евтушенко даже сам снял трубку.
– Алло, это Сергей, который книжки вчера в ящик положил.
– Ааа, очень приятно, Сергей. Книжки хорошие, спасибо.
– А что насчет денег?
– Каких денег?
– натурально удивился Евтушенко, - ты мне дал их почитать, когда прочитаю, назад верну.
– Слушай, дружище, мы так не договаривались, деньги гони, да.
– Успокойся, лошок, не будет тебе никаких денег.
– Я ведь знаю, где ты бываешь, а по номеру телефона адрес легко найду.
– Ну что ты такого мне можешь сделать, щенок?
– Например заставлю сначала обосраться, а потом все это съесть.
– Ой как напугал. Бывай, а если еще что появится, приноси, всегда возьму. Ту-ту-ту.
Мда, еще один облом, что за день сегодня такой? А с Евтушенкой я обязательно разберусь, только потом уже.
Вернулся в приемный покой - там наконец-то вышел врач, который в теме, он сказал, что будет операция на митральном клапане, через час начнется и продолжаться будет не меньше 2 часов... да... приехали, так что дальше уже некуда ехать...
Вернулись домой, к вечеру надо будет съездить еще раз.
Вечером я уж один туда поехал, узнал, что вроде бы все прошло неплохо, больному получшало, сейчас его отвезли в реанимацию (и не надо пугаться, после таких операций всех туда отвозят), а завтра где-нибудь в 10 часиков его даже можно будет навестить. Ну и на этом спасибо.
Засыпая, сочинил такую заумь:
Прокатали пальчики
Мне в ментовке мальчики,
И теперь мне значится
Пятерик корячится.
Неудачную недельку я выбрал, чтобы бросить курить
А также чтобы бросить пить, нюхать клей и догоняться амфетаминами, как когда-то сказал великий Стив Маккроски. Сами посудите - с утра меня опять таскали в ментовку, на очную ставку с вовкиным папашей. Папаша не мычал и не телился, пребывая в глубоком абстинентном синдроме, пришлось мне отдуваться за двоих - рассказал про драку все, как было, чего тут утаивать-то, тем более, что там свидетелей по бокам сидело выше крыши. Мой рассказ аккуратно запротоколировали, после чего сказали быть свободным. Пока. А на вопрос, что там с подпиской о невыезде, добавили, что все с ней хорошо, невыездной ты пока, Сергуня.
Потом я собрал передачку для Игоревича (вот же был большой вопрос был, что туда класть... сошлись на соке и апельсинах, лежали у нас две штуки к празднику), подогнал маму и мы опять потащились в больничку.
Синеньких полиэтиленовых бахил в 77 году еще не придумали, поэтому я предусмотрительно взял из дома две пары тапочек, в них и переобулись. Думал, как-то прорываться через заградительные кордоны придется, но нет, в 40-й вопросы посещения больных были отданы на полный откуп посетителям, ходи куда и когда вздумается. Игоревич лежал на третьем этаже в реанимации, рядом с операционной. Заглянул, он там один в целой палате, не 8 душ, как обычно, и к нему даже был подключен некий приборчик с мерцающим экранчиком, ну надо ж, какая продвинутость, не ожидал.