Анж Питу (др. перевод)

Дюма-отец Александр

Войско в единодушном порыве единогласным криком нарекло его своим полководцем прямо на поле боя.

Питу спешился, обливаясь потом и упиваясь гордостью, и едва он коснулся земли, народ устремился к нему с поздравлениями.

Но он все пытался поймать в толпе взгляд Катрин.

Вдруг голос девушки раздался прямо у него над ухом.

Питу не пришлось идти к Катрин: Катрин сама пришла к нему!

Это был истинный триумф.

– Ну что, – сказала она с веселым

видом, плохо вязавшимся с ее побледневшим лицом, – что же, господин Питу, вы ничего нам не скажете? Куда там, вы теперь загордились, вы у нас теперь большой генерал!..

– Ох, да что вы! – вскричал Питу. – Добрый день, барышня. – И добавил, обращаясь к мамаше Бийо: – Имею честь приветствовать вас, сударыня. – Потом он опять обернулся к девушке и сказал: – Вы не правы, барышня, какой из меня большой генерал! Я простой парень, вдохновленный желанием послужить отчизне.

Эти возвышенные слова, подобно кругам по воде, разошлись по толпе, вызвав бурю рукоплесканий.

– Анж, – потихоньку промолвила Катрин, – мне нужно с вами поговорить.

«Ага! – мелькнуло в голове у Питу. – Я своего добился!»

Вслух он ответил:

– Всецело вам повинуюсь, мадемуазель Катрин.

– Проводите потом нас до фермы.

– Хорошо.

XXXIX. Мед и полынь

Катрин позаботилась о том, чтобы остаться вдвоем с Питу, несмотря на присутствие матери.

Славную г-жу Бийо окружили несколько добрых приятельниц, которые завели с ней беседу, поспешая за ее лошадью, а Катрин тем временем уступила одной из них свою лошадь и пешком вернулась через рощу к Питу, ускользнувшему со своего торжества.

В деревне такие уловки никого не удивляют: тайны теряют там всю свою важность, благо, все друг к другу снисходительны.

Все сочли в порядке вещей, что Питу понадобилось потолковать с мамашей и дочкой Бийо; возможно, никто этого и не заметил.

В тот день все дорожили тишиной и сумраком. В лесном раю вся слава и все счастье таятся под сенью столетних дубов.

– Вот и я, мадемуазель Катрин, – сказал Питу, когда они остались одни.

– Почему вас так давно не видно на ферме? – спросила Катрин. – Нехорошо, господин Питу.

– Ах, барышня, – возразил удивленный Питу, – вы же сами знаете…

– Ничего я не знаю! Нехорошо.

Питу закусил губу: ему не по душе было видеть, что Катрин лжет.

Это от нее не укрылось. К тому же обычно Питу глядел прямо и преданно, а теперь он явно лукавил.

– Погодите, господин Питу, – продолжала она. – Я хочу вам сказать еще кое-что.

– Вот оно как! – отозвался он.

– В тот день, когда вы меня видели там, в зарослях…

– Где это я вас видел?

– Ах, сами знаете!

– Я-то знаю.

Она закраснелась.

– Что вы там делали? – спросила она.

– Так вы меня узнали? – спросил он с нежным и печальным упреком.

– Вначале не узнала, а потом узнала.

– Что значит потом?

– Знаете, как это бывает: идешь себе в рассеянности и ни о чем не думаешь, а потом спохватываешься.

– Верно, так бывает.

Она опять приумолкла, он тоже; оба опасались договаривать до конца.

– Значит, – подхватила Катрин, – это были вы?

– Да, барышня.

– Что же вы там делали? Прятались?

– Прятался? Нет, с какой стати мне было прятаться?

– Ну, из любопытства…

– Я, барышня, не любопытен.

Она нетерпеливо топнула оземь ножкой.

– Как бы то ни было, вы были там, а обычно вы туда не ходите.

– Вы же видели, барышня, я читал.

– Ах, не знаю.

– Если вы меня видели, должны были это знать.

– Верно, я вас видела, но мельком. А вы… читали?

– «Образцового национального гвардейца».

– Что это такое?

– Книга. Я по ней изучаю тактику, чтобы потом преподать ее своим людям; а чтобы усваивать науку, барышня, сами знаете, надобно найти укромное место.

– В самом деле, так оно и есть: там, на лесной опушке, вам ничто не мешает.

– Ничто.

Снова наступило молчание. Мамаша Бийо с кумушками по-прежнему ехали вперед.

– И подолгу вы там изучаете науку? – вновь подала голос Катрин.

– Бывает, что и целыми днями, барышня.

– Значит, – горячо воскликнула она, – вы там сидели долго?

– Очень долго.

– Как странно, что я вас не заметила, когда пришла, – сказала она.

Она лгала, причем лгала так дерзко, что у Питу возникло робкое желание ее уличить, но ему было за нее стыдно, он был влюблен, а значит, застенчив. Все эти изъяны сделали его неосмотрительным.

– Наверное, я задремал, – предположил он. – Когда слишком долго работаешь головой, это случается.

– Ну вот, а пока вы дремали, я шла лесом, чтобы было прохладнее. Я шла… шла к старой стене, которая окружает старый павильон.

– Вот как, павильон? – удивился Питу. – Какой павильон?

Катрин снова покраснела. На сей раз Питу явно притворялся, и поверить ему было невозможно.

– Павильон господина де Шарни, – сказала она с безмятежным видом, также притворным. – Там растет лучшая живучка в наших краях.