Анж Питу (др. перевод)
Шрифт:
Именно так – жердями – назвала г-жа Бийо ноги Питу, когда он созерцал их в зеркале.
И вот Питу мчался по лесу, оставив Кеоль справа, а Ивор слева; время от времени он оглядывался, чтобы посмотреть, а вернее, прислушаться, потому как давно никого не видел, обогнав преследователей благодаря поразительной быстроте своих ног: расстояние между ними, первоначально составившее тысячу шагов, возрастало с каждой секундой.
Ах, почему Аталанта [58] была замужем! Питу вступил бы с ней в состязание, но чтобы одолеть ее, ему в отличие от Гиппомена не было бы нужды прибегать к хитрости с тремя золотыми яблоками.
58
Аталанта (миф.) – знаменитая
Правда, люди г-на Тихой Сапой вполне, как мы уже упоминали, удовлетворенные полученным трофеем, не собирались более преследовать Питу, но он-то этого не знал.
Так что за Питу никто, кроме тени, не гнался.
Что же касается людей в черном, они были полны уверенности в себе, что вообще присуще тем, кто ленив.
– Беги, беги! – бормотали они, позвякивая в карманах наградными, полученными от г-на Тихой Сапой. – Беги, глупый. Когда надо будет, мы тебя все равно отыщем.
И эти слова были отнюдь не пустым хвастовством, а истинной правдой.
А Питу бежал, как будто слышал эти речи подручных г-на Тихой Сапой.
Он петлял, как это делают лесные звери, чтобы сбить со следа свору гончих, и когда так хитроумно запутал следы, что даже сам Нимрод [59] не сумел бы их распутать, внезапно принял решение повернуть вправо и выйти неподалеку от Кондревильских вересковищ на дорогу, что соединяет Виллер-Котре с Парижем.
Приняв такое решение, он свернул почти под прямым углом, пошел по лесосеке и через пятнадцать минут увидел дорогу – желтые песчаные откосы и два ряда растущих вдоль нее зеленых деревьев.
59
Нимрод – упоминаемый в Ветхом Завете внук Хама, о котором сказано: «он был сильный зверолов перед Господом» (Быт., 10, 8).
Итак, через час после бегства с фермы он очутился на королевском тракте.
За этот час он проделал четыре с половиной лье. Это все равно как если бы скакать на хорошей лошади крупной рысью.
Питу бросил взгляд назад. На дороге пусто.
Питу глянул вперед. Две женщины на ослах.
Мифологию Питу постигал по гравюрам в книжке младшего Жильбера. В ту эпоху очень интересовались мифологией.
История богов и богинь греческого Олимпа входила в круг образования молодых людей. Разглядывая гравюры, Питу познакомился с мифологией: видел, как Зевс превратился в быка, чтобы похитить Европу [60] , в лебедя – чтобы бесстыдно овладеть дочерью Тиндара [61] , видел он, как и другие божества совершают более или менее живописные перевоплощения, но чтобы агент полиции его величества превратился в осла – нет, такое просто немыслимо! Даже у царя Мидаса были всего-навсего только ослиные уши, а ведь он был царь и мог все, что угодно, превращать в золото, так что имел возможность купить целиком шкуру этого четвероногого.
60
Европа (греч. миф.) – дочь финикийского царя, которую Зевс в облике быка похитил, когда она гуляла с подругами на морском берегу.
61
Ошибка Дюма: согласно мифу, Зевс, обратившись в лебедя, овладел не дочерью спартанского царя Тиндара, а его женой Ледой, которая родила от Зевса Елену Прекрасную и близнецов-братьев Кастора и Полидевка (Диоскуров).
Несколько успокоенный увиденным, а вернее тем, что он не увидел, Питу рухнул на кромке леса в траву, вытер рукавом покрасневшее лицо и, растянувшись на зеленом ковре, предался сладостному отдохновению.
Однако нежные ароматы люцерны и майорана не могли заставить Питу забыть ни свинину матушки Бийо, ни краюху черного хлеба весом фунта в полтора, которую Катрин отрезала ему за каждой трапезой, то есть три раза в день.
Хлеба, стоившего тогда четыре с половиной су за фунт – чудовищная цена, соответствует современным девяти су, – не хватало по всей Франции, и
62
Полиньяк, Жюли, герцогиня де (1749–1793) – ближайшая подруга Марии Антуанетты, воспитательница королевских детей, возбуждавшая особую ненависть народа. Совет парижанам есть пирожные, раз у них нет хлеба, приписывают и самой королеве.
Питу философски решил, что м-ль Катрин – самая великодушная принцесса на свете, а ферма папаши Бийо – самый роскошный дворец во вселенной.
После чего, подобно израильтянам на берегу Иордана, он обратил томный взгляд на восток, то есть в сторону благословенной фермы, и вздохнул.
Впрочем, вздыхать не так уж неприятно для человека, которому нужно отдышаться после безумного бега.
Вздыхая, Питу переводил дыхание, и чувствовал, что мысли его, доселе смятенные и запутанные, приходят в порядок вместе с обретением способности ровно дышать.
«Почему, – вопрошал он себя, – со мной произошло столько необыкновенных событий за такой короткий промежуток времени? Почему на три дня пришлось происшествий больше, чем на всю предшествующую жизнь? Все потому, что мне приснилась кошка, которая шипела на меня», – решил Питу.
И он кивнул своим мыслям, как бы подтверждая, что причина всех его несчастий найдена.
«Нет, – продолжал Питу после минуты размышлений, – тут нет логики, которой учил нас преподобный аббат Фортье. Все эти события произошли со мной вовсе не потому, что мне снилась разъяренная кошка. Сны ниспосылаются человеку только как предостережение.
Вот ведь не помню, какой автор сказал: «Ты видел сон – будь осторожен». Cave, somniasti [63] .
Somniasti? – испуганно спохватился Питу. – Уж не допустил ли я опять варваризм? Нет, я просто пропустил буквы. Somniavisti, вот как надо правильно сказать.
Это удивительно, – восхитился собой Питу, – до чего хорошо я знаю латынь, хотя перестал учить ее».
И, похвалив таким образом себя, он продолжал путь.
Питу шел широким, но спокойным шагом. Так он делал два лье в час.
63
Берегись, сновидец (непр. лат.).
В результате спустя два часа после выхода в дорогу он миновал Нантейль и приближался к Даммартену.
Вдруг до его слуха, столь же чуткого, как слух американского индейца, донесся стук лошадиных подков по каменному мощению дороги.
«O! – воскликнул Питу и продекламировал знаменитый стих Вергилия: Qudrupedante putrem sonitu unqula campum» [64] .
Он оглянулся.
Дорога была пуста.
Может, то ослы, которых он обогнал в Левиньяне и которые перешли на галоп? Нет, поскольку по камням стучали стальные копыта, как сказал поэт, а Питу за все годы, прожитые им в Арамоне и даже в Виллер-Котре, видел всего одного подкованного осла, который принадлежал мамаше Сабо, да и подкован он был только потому, что мамаша Сабо осуществляла почтовое сообщение между Виллер-Котре и Крепи.
64
Топотом звонких копыт потрясается рыхлое поле (лат.). – «Энеида» (VIII, 596).
Он тут же позабыл про донесшийся звук и вернулся к размышлениям.
Кто такие эти люди в черном, которые выспрашивали у него про доктора Жильбера, связали ему руки, преследовали его, но от которых он все-таки удрал?
Откуда появились эти люди, которых в кантоне никто не знает?
И почему они набросились именно на него, Питу, хотя он их никогда не видел и, следовательно, не знает?
И вообще, как это получается: он их не знает, а они его знают? Почему м-ль Катрин велела ему отправиться в Париж и, чтобы он не терпел нужды в дороге, дала двойной луидор, составляющий сорок восемь ливров, иначе говоря, на сто сорок фунтов хлеба, если считать по четыре су за фунт, каковым хлебом можно питаться восемьдесят дней, то есть почти три месяца, ежели разумно ограничивать его потребление?