Анж Питу (др. перевод)
Шрифт:
Бийо, которого осторожный Питу продолжал прижимать к земле, некоторое время ждал; потом, поняв, что опасность отдаляется вместе с шумом, привстал на колено; Питу не то чтобы поднял голову, а, наподобие зайца на лежке, насторожил ухо.
– Да, господин Бийо, – заметил он, – похоже, вы верно сказали, что мы прибыли в самое время.
– Помоги мне.
– В чем дело? Нам надо спасаться.
– Нет. Молодой мюскаден убит, но бедняга савояр, мне кажется, только потерял сознание. Помоги-ка мне взвалить его на спину. Мы не можем бросить парня здесь, потому что проклятые немцы прикончат его.
Слова фермера
XI. Ночь с 12 на 13 июля
Улица была пуста потому, что драгуны, ринувшись преследовать бегущую толпу, проскакали до рынка Сент-Оноре, а дальше разъехались по улицам Гайон и Людовика Великого, но чем ближе Бийо подходил, машинально бормоча ругательства и проклятия, к Пале-Роялю, тем больше людей стояло на углах, у вылетов аллей, в воротах домов; испуганные и безмолвные, они первым делом осматривались вокруг и, убедившись, что драгун нет, пристраивались к Бийо, образуя как бы погребальную процессию; люди молчали, повторяя – сначала тихо, затем во весь голос и, наконец, на крик – одно только слово:
– Месть!
Питу шел следом за фермером, сжимая в руке колпак савояра.
Так эта чудовищная траурная процессия вышла на площадь Пале-Рояля, где разъяренный народ держал совет и упрашивал французских солдат поддержать их против чужеземцев.
– Кто эти люди в мундирах? – спросил Бийо, остановившись перед цепью солдат, которые с ружьями к ноге перегораживали площадь Пале-Рояля, от главного входа дворца до Шартрской улицы.
– Это французские гвардейцы, – ответили несколько голосов.
– А, так вы французы! – бросил Бийо, подойдя к солдатам и демонстрируя им тело уже мертвого савояра. – И вы позволяете немцам убивать нас?
Французские гвардейцы невольно сделали шаг вперед.
– Мертвый! – произнес кто-то в строю.
– Да, мертвый! Он убит, как и множество других.
– Кем?
– Драгунами из Королевского немецкого полка. Вы что же, не слышали криков, залпов и галопа коней?
– Верно! Верно! – отозвались сотни три голосов. – На Вандомской площади убивали народ!
– Да вы ведь тоже народ, черт бы вас побрал! – крикнул солдатам Бийо. – Это трусость – позволять убивать своих братьев!
– Трусость? – угрожающе прозвучало из солдатских рядов.
– Да, я сказал – трусость и повторяю это, – заявил Бийо, подойдя ближе к цели, как только там прозвучали эти угрожающие голоса. – Может быть, вы убьете меня, чтобы доказать, что вы не трусы?
– Ну, ладно, ладно, – отозвался один из солдат. – Вы – храбрецы, но вы – штатские и можете делать, что вам угодно, а солдат – человек военный и действует по приказу.
– Значит, если вам прикажут, – воскликнул Бийо, – вы будете стрелять в нас, безоружных людей? Вы, наследники победителей при Фонтенуа, которые предложили англичанам стрелять первыми? [73]
– Я-то точно не буду стрелять, – пробурчал кто-то из солдат.
– И я! Я тоже! – ответили ему сотни
– Тогда не дайте и другим стрелять в нас, – обратился к солдатам Бийо. – Если вы позволите немцам перебить нас, это будет все равно как если вы сами нас перебьете.
73
В 1745 г. близ бельгийской деревни Фонтенуа французская армия одержала победу над англо-австрийской. В начале сражения англичане остановились на расстоянии полусотни шагов от французской гвардии, неприятельские офицеры раскланялись, и командир англичан предложил французам сделать первый залп, на что граф д’Отрош учтиво ответил: «После вас, господа англичане!» Английский залп дорого обошелся французам, произведя большие опустошения в их первой линии.
– Драгуны! Драгуны! – раздались голоса, и толпа, рассыпавшись, кинулась бежать по улице Ришелье.
Пока еще издали, но все приближаясь, доносился топот копыт скачущей галопом тяжелой кавалерии.
– К оружию! К оружию! – кричали беглецы.
– Тысяча чертей! – выругался Бийо, сбрасывая на землю тело савояра, которое он так и держал на спине. – Дайте ружья нам, коль не хотите сами воспользоваться ими.
– Э нет, мы уж сами воспользуемся ими, – отвечал солдат, к которому обратился Бийо, и вырвал у него из рук ружье, потому что фермер почти уже завладел им. – Скуси патрон! Ежели австрияки что-нибудь скажут этим храбрецам, тогда мы им покажем.
– Еще как покажем! – закричали солдаты, доставая из лядунок патроны и скусывая их.
– Вот ведь проклятие! – огорченно топнул ногой Бийо. – Надо ж мне было оставить дома охотничье ружье. Но, даст бог, кого-нибудь из этих негодяев австрийцев подстрелят, и тогда я обзаведусь мушкетоном.
– А пока возьмите этот карабин, – раздался голос. – Он заряжен.
И тут же какой-то человек вложил в руки Бийо богато изукрашенный карабин.
В эту минуту на площадь ворвались драгуны, давя конями и рубя саблями всех, кто попадался им на пути.
Офицер, командовавший французскими гвардейцами, вышел на четыре шага вперед.
– Эй, господа драгуны, – крикнул он, – благоволите остановиться!
То ли драгуны не услышали его, то ли не захотели услышать, а может, скакали слишком стремительно, чтобы остановиться, но только они, произведя полуоборот направо, сшибли и растоптали какую-то женщину и старика.
– Огонь! Огонь! – закричал Бийо.
Он стоял рядом с офицером, так что можно было подумать, что это офицер отдал команду. Солдаты вскинули ружья и дали залп, мигом остановивший драгун.
– Эй, господа гвардейцы! – обратился к ним немецкий офицер, выехавший перед фронтом смешавшегося эскадрона. – А знаете ли вы, что вы стреляли в нас?
– Еще бы не знать, черт побери! – крикнул Бийо.
Он выстрелил в офицера, и тот упал.
Тем временем гвардейцы дали второй залп, и немцы, видя, что на сей раз им придется иметь дело не с горожанами, пускающимися наутек при первом ударе саблей плашмя, а с солдатами, которые неколебимо готовы встретить атаку, развернулись и поскакали обратно на Вандомскую площадь под такой громовой рев «Ура!» и торжествующие крики, что иные кони понесли и расшибли головы о закрытые ставни.