Анж Питу (др. перевод)
Шрифт:
Политической драмой явилась та потрясающая весть, которая, выйдя за пределы Парижа и в три часа пополудни, начала распространяться во все концы страны, подрывая в умах людей священное благоговение, которое испытывали до сих пор к королям – наместникам господа.
Сердечные же невзгоды заключались в глухом сопротивлении, оказываемом Шарни своей всемогущей и возлюбленной повелительнице. Это было нечто вроде предчувствия: оставаясь верным и преданным, ее возлюбленный прозрел и в любую минуту мог засомневаться в своей верности и преданности.
От этой мысли сердце женщины сжалось и наполнилось горечью, имя которой – ревность
Однако с точки зрения логики сердечные невзгоды не шли ни в какое сравнение с политической драмой.
Поэтому, повинуясь скорее рассудку, чем сердцу, скорее необходимости, чем интуиции, Мария Антуанетта временно пожертвовала душой и отдалась невеселым мыслям об опасности сложившейся политической ситуации.
К кому повернуться? Впереди – ненависть и честолюбие, по сторонам – слабость и безразличие. К врагам? Людям, которые начали с клеветы и стали бунтовщиками? К людям, которые теперь уже не остановятся ни перед чем?
К защитникам? К людям, большая часть которых постепенно привыкла все терпеть и больше не ощущает даже самых глубоких ран?
К людям, которые не хотят ответить ударом на удар из боязни наделать шуму?
Выходило, что следует сделать вид, будто все предано забвению и забыто, однако помнить, сделать вид, что простила, но не простить.
Но это недостойно королевы Франции и тем более дочери Марии Терезии, этой отважной женщины.
Бороться! Бороться! – вот что советовала непокорная королевская гордость. Но будет ли это благоразумно? Разве можно успокоить ненависть пролитой кровью? Разве не ужасно это прозвище – австриячка? Быть может, следует по примеру Изабеллы и Екатерины Медичи закрепить прозвище, устроив вселенскую резню?
Но если прав Шарни, успех такого шага весьма сомнителен.
Сражаться и быть побежденной?
Вместе с политической драмой королеву терзали другие печали: в какие-то моменты своих размышлений она почувствовала, как из ее страданий, словно выползающая из вереска змея, которую потревожила чья-то нога, проступает отчаяние женщины, считающей, что ее любят недостаточно, хотя на самом деле ее любят даже слишком.
Шарни наговорил все слышанное нами не по убеждению, а от усталости: как и многие другие, он вместе с королевой испил до дна чашу клеветы. Шарни впервые говорил об Андреа, своей забытой супруге, с такой нежностью – неужели он вдруг заметил, что его жена еще молода и хороша собой? При этой мысли, что жгла ее, словно алчный укус аспида, Мария Антуанетта с удивлением обнаружила, что политическая драма – ничто по сравнению с сердечными невзгодами.
В состоянии души этой обреченной на страдания натуры в ту ночь отразилась вся ее судьба.
Как избежать и драмы, и невзгод? – спрашивала она себя с непрестанной тревогой. Оставить жизнь королевы и решиться на безмятежное существование посредственности? Вернуться к своему настоящему Трианону и домику в горах, к мирной жизни у озера и тихим радостям молочной фермы? Предоставить всем этим людям делить между собой клочки королевской власти, оставив себе лишь несколько скромных участков земли с сомнительной арендой, взимаемой с нескольких верных людей, которые пожелают остаться ее вассалами? Увы! На этом месте змея ревности укусила королеву особенно чувствительно.
Счастье! Да разве будет она счастлива, постоянно испытывая унижение от того, что ее любовью пренебрегли?
Счастье!
Счастье! А найдет ли она счастье подле г-на де Шарни, который будет испытывать блаженство рядом с любимой женщиной, быть может, своею собственной женой?
При этой мысли в сердце бедной королевы зажегся пожар, подобный тому, который опалял Дидону [160] сильнее, чем костер, на который она взошла.
160
Дидона – по преданию, сестра тирского царя Пигмалиона, бежала от него в Африку и там основала Карфаген. Берберийский царь Ярб воспылал к ней любовью и угрожал Карфагену войной. Чтобы спасти город от разорения, Дидона взошла на костер и пронзила себя кинжалом.
Но даже в той лихорадочной муке брезжил просвет, даже среди этой лихорадочной тревоги нет-нет да и вспыхивал лучик радости. Не для того ли господь в своей бесконечной доброте сотворил зло, чтобы люди лучше ценили добро?
Андреа повинилась королеве во всем, раскрыла перед соперницей позор своей жизни; опустив долу полные слез глаза, она признала, что недостойна более любви и уважения честного человека. А это означает, что Шарни не может теперь полюбить Андреа.
Но ведь Шарни не знает и никогда не узнает о происшедшей в Трианоне драме и ее последствиях, а это означает, что для него этой драмы как бы вовсе и не было.
Предаваясь этим размышлениям, королева в зеркале собственной души изучала свою увядающую красоту, утраченную веселость, ушедшую свежесть юности.
Затем мысли ее вернулись к Андреа, к странным, почти невероятным событиям, о которых та поведала.
Королеву изумляла магическая прихоть слепого рока, выхватившего с задворков Трианона, из полутемной хижины, из грязной фермы, юного садовника и связавшего его жизнь с жизнью благородной девушки, судьба которой, в свою очередь, была связана с судьбою королевы.
– Неужто, – прошептала она, – атом, затерявшийся где-то далеко внизу, силою притяжения высших сил должен, словно осколок бриллианта, слиться с божественным светом звезды?
Юный садовник, Жильбер – не живой ли это символ того, что происходит сейчас: человек из простонародья, из самых низов вмешивается в политику великого королевства, не в этом ли диковинном комедианте по прихоти парящего над Францией злого гения олицетворялись и оскорбление, нанесенное дворянству, и атака плебеев на королевскую власть?
Этот Жильбер, сделавшийся ученым, Жильбер, одетый в черный кафтан третьего сословия, советник г-на Неккера и доверенное лицо короля, – вот кто по нелепому капризу революции оказался рядом с женщиной, у которой он однажды ночью, как вор, похитил честь.
Тут королева вновь почувствовала себя женщиной и невольно вздрогнула, вспомнив о мрачной истории, рассказанной Андреа. Королева сочла своим долгом взглянуть в лицо Жильберу и самой попытаться отыскать в его чертах вложенные в них богом приметы необычного характера. Несмотря на испытываемое ею чувство, заставлявшее королеву радоваться унижению соперницы, ей тем не менее страстно хотелось причинить боль человеку, который заставил женщину так страдать.