Анж Питу
Шрифт:
– Речь не идет ровно ни о чем, – отвечала королева.
– Значит, это секрет?
– Ну что ж! Да, секрет: секрет встревоженной женщины, только и всего.
– Каприз, не так ли?
– Каприз, если вам угодно.
– Высший закон.
– Это верно. Почему в политике все не так, как в философии? Почему королям не дозволено возводить свои политические капризы в высший закон?
– Это рано или поздно произойдет, будьте покойны. Что до меня, то я это уже сделал, – шутливо сказал король. – Так что до
– До завтра, – грустно сказала королева.
– Вы хотите, чтобы доктор остался у вас? – спросил король.
– Нет-нет, – сказала королева с живостью, которая заставила Жильбера улыбнуться.
– Тогда я забираю его с собой.
Жильбер в третий раз поклонился Марии-Антуанетте, которая на сей раз попрощалась с ним не столько как королева, сколько просто как женщина.
Жильбер направился к двери и вышел вслед за королем.
– Мне кажется, – сказал король, идя через галерею, – вы поладили с королевой, господин Жильбер?
– Этой милостью я обязан вашему величеству, – ответил доктор.
– Да здравствует король! – закричали придворные, столпившиеся в коридорах.
– Да здравствует король! – подхватила во дворе толпа иностранных офицеров и солдат, теснившихся у ворот дворца.
Эти приветственные возгласы, звучащие все громче и громче, вселили в сердце Людовика XVI радость, какой он, быть может, никогда не испытывал в подобных, впрочем, весьма многочисленных, случаях.
Что до королевы, сидевшей у окна, то есть там, где недавно произошла такая тягостная для нее сцена, то, услышав изъявления любви и преданности, встречавшие короля на всем его пути и затихавшие вдали, под портиками и в густой тени, она сказала:
– Да здравствует король! О, да! Да здравствует король, он будет здравствовать вопреки тебе, подлый Париж? ненавистная пучина, кровавая бездна, ты не поглотишь эту жертву!.. Я вырву ее у тебя вот этой слабой рукой, которая грозит тебе сейчас и предает тебя проклятию и каре Господней!
Произнося эти, слова с ненавистью, которая наверняка испугала бы любого, даже самого бесстрашного революционера, королева простерла в сторону Парижа свою тонкую руку, выпростав ее из кружев, словно шпагу из ножен.
Затем она кликнула г-жу Кампан, придворную даму, которой больше всего доверяла, и заперлась с ней в своем кабинете, сказав, что никого не принимает.
Глава 35.
КОЛЬЧУГА
Наступило утро, такое же ясное, как накануне, ослепительное солнце золотило мраморные плиты и песчаные дорожки Версаля.
Птицы, тысячами слетевшиеся на деревья у входа в парк, оглушительными криками встречали теплый, веселый день, сулящий им любовные утехи.
Королева встала в пять часов. Она послала передать королю, что просит его зайти к ней тотчас, как он проснется.
Людовик XVI, несколько утомленный вчерашним приемом депутации от Национального собрания, которой ему пришлось отвечать, – это было начало обмена речами – Людовик XVI спал дольше обычного, чтобы отдохнуть и ничем не ущемить своей природы.
Поэтому просьба королевы настигла его, когда он пристегивал шпагу; он слегка нахмурил бровь.
– Как, – удивился он, – королева уже встала?
– О, давно, ваше величество.
– Ей все еще нездоровится?
– Нет, ваше величество.
– И чего хочет от меня королева в столь ранний час?
– Ее величество не сказала.
Король съел легкий завтрак – бульон и немного вина – и зашел к Марии-Антуанетте.
Он застал ее нарядно одетую, красивую, бледную, величавую. Мария-Антуанетта встретила мужа холодной улыбкой, она сверкала на ее губах, словно зимнее солнце.
Король не заметил грусти, таящейся во взгляде и улыбке королевы. Он уже приготовился к тому, что Мария-Антуанетта будет противиться решению, принятому накануне.
«Опять какой-нибудь новый каприз», – подумал он и Нахмурился.
Королева с первых же слов укрепила в нем это подозрение.
– Ваше величество, – сказала она, – я долго думала о нашем вчерашнем разговоре.
– Ну вот! – воскликнул король.
– Прошу вас, отошлите всех, кроме ваших приближенных.
Король, ворча, приказал своим придворным удалиться. Из придворных дам королевы осталась только г-жа Кампан.
Тогда Мария-Антуанетта, сжав своими прекрасными руками руку мужа, спросила:
– Почему вы совсем одеты? Это плохо!
– Как – плохо? Почему?
– Разве я не просила вас зайти ко мне прежде, чем вы оденетесь? А вы пришли в камзоле и при шпаге. Я надеялась увидеть вас в халате.
Король взглянул на нее с удивлением.
Прихоть королевы пробудила в нем череду странных мыслей, совершенно новых и потому еще более невероятных.
Первое, что он почувствовал, было недоверие и тревога.
– Что с вами? – спросил он королеву. – Вы хотите снова отложить или нарушить наш вчерашний уговор?
– Нимало, ваше величество.
– Умоляю вас, перестаньте шутить! Дело слишком важное. Я должен, я хочу ехать в Париж; я более не могу от этого уклоняться: дом свой я оставляю в надежных руках; люди, которые будут меня сопровождать, назначены еще вчера вечером.
– Ваше величество, я вовсе не собираюсь вам мешать, однако..
– Подумайте, – сказал король, постепенно воодушевляясь и храбрясь, – подумайте, ведь известие о том, что я еду в Париж, уже, должно быть, дошло до парижан, они приготовились к встрече, они ждут меня, и если добрые чувства, которые, по слухам, вызвал мой предстоящий приезд, сменятся гибельной враждебностью… Подумайте, наконец…