Анж Питу
Шрифт:
– Ну так сделай их. Питу покачал головой.
– Но ты же сделал себе клей и ветки.
– Да, клей и ветки я делать умею, это правда, но я не умею делать латунную проволоку, ее надо купить у бакалейщика.
– И сколько она стоит?
– Ну, на четыре су я смогу сделать две дюжины силков, – отвечал Питу, произведя подсчеты на пальцах.
– А сколько ты поймаешь кроликов с двумя дюжинами?
– Как повезет – четыре, пять, может быть, шесть; но эти штуки можно использовать и по несколько раз, если их не найдет сторож.
– На тебе четыре су, – сказала тетка Анжелика, – ступай, купи у Дамбрена латунной проволоки, а завтра отправляйся ловить кроликов.
– Я расставлю силки завтра, – сказал Питу, – но поймались кролики или нет, узнаю только послезавтра.
– Ладно, все равно – ступай.
В городе проволока стоила дешевле, чем в деревне: ведь драмонские торговцы закупают товар в Виллер-Котре. Итак, потратив 3 су, Питу заполучил проволоку на 24 силка. Одно су он вернул тетке.
Нежданная честность племянника почти растрогала старую деву. У нее даже мелькнула мысль наградить его этим сэкономленным су. Но, к несчастью для Питу, монета эта, некогда расплющенная молотком, в темноте могла сойти за два су. Мадмуазель Анжелика сочла, что не стоит расставаться с такой выгодной добычей, на которой можно заработать ровно вдвое больше, и спрятала су в карман.
Питу заметил ее колебания, но не придал им значения. Ему и в голову не могло прийти, что тетка может подарить ему целое су.
Он принялся за изготовление силков.
Назавтра он попросил у мадмуазель Анжелики мешок.
– Зачем? – осведомилась старая дева.
– Затем, что он мне нужен, – отвечал Питу.
Держался он крайне таинственно.
Мадмуазель. Анжелика вручила племяннику требуемый мешок, положила туда хлеба и сыра на завтрак и обед, и на заре он отправился в Волчью рощу.
Тетушка же Анжелика тем временем взялась ощипывать малиновок, которых прочила на завтрак и обед себе самой. Двух дроздов она отнесла аббату Фортье, а четырех других продала хозяину трактира «Золотой шар», который заплатил ей за каждого по 3 су и посулил платить столько же впредь.
Тетушка Анжелика вернулась домой сияющая. С Питу на ее дом снизошло благословение Божие.
«Да, – думала она, поедая малиновок, жирных, как садовые овсянки, и нежных, как лесные жаворонки, – правду говорят, что добрые дела вознаграждаются».
Анж появился дома под вечер; сумка его чудесно округлилась. На этот раз тетушка Анжелика ждала его не за дверью, а на пороге, а вместо подзатыльника мальчика встретила гримаса, отдаленно напоминающая улыбку.
– Вот и я! – сказал, входя в комнату, Питу; в тоне его звучала самоуверенность человека, сознающего, что он прожил день недаром.
– Ты и твой мешок, – сказала тетка Анжелика.
– Я и мой мешок, – повторил Питу.
– И что же лежит в твоем мешке? – осведомилась тетка Анжелика, с любопытством протягивая к нему руки.
– Шишки.
– Шишки?
– Конечно; сами посудите, тетушка Анжелика: если бы папаша Лаженес, сторож Волчьей рощи, увидал, что я рыскаю по его участку без мешка, он бы тут же спросил:
«Что это ты здесь делаешь, маленький бродяга?» И вдобавок что-то бы заподозрил. Другое дело, если я хожу с мешком; он меня спросит, что я здесь делаю, а я в ответ:
«Я-то? Я шишки собираю. А что, теперь уже запрещено собирать шишки?» – «Нет». – «Ну вот; раз это не запрещено, значит, вы мне ничего не можете сделать» И, действительно, пусть только попробует что-нибудь мне сделать – нет у него такого права.
– Выходит, вместо того, чтобы расставлять силки, ты целый день собирал шишки, бездельник! – завопила тетушка Анжелика, которая, не желая вникать в тонкости, думала только об ускользавших от нее кроликах.
– Наоборот, я расставлял силки, собирая шишки, прямо на глазах папаши Лаженеса.
– И он ничего тебе не сказал?
– Почему же? Он сказал: «Передай привет тетушке Питу». Вообще-то он молодчина, правда?
– А кролики? – продолжала гнуть свое тетушка Анжелика, которую ничто не могло отвлечь от главной цели.
– Кролики? Луна встает в полночь, в час пополуночи я схожу взглянуть, поймались они или нет.
– Сходишь куда?
– В лес.
– Как, в час пополуночи ты пойдешь в лес?
– Конечно.
– И ты не боишься?
– А чего мне бояться?
Тетушка Анжелика была столько же очарована храбростью Питу, сколько удивлена его ловкостью.
Дело в том, что Питу, простодушный, как все дети природы, не знал ни одного из тех ложных страхов, что мучают городских детей.
Поэтому в полночь он, не моргнув глазом, отправился в путь вдоль кладбищенской стены. Невинный ребенок, никогда не оскорблявший своим независимым существованием ни Бога, ни людей, так же мало боялся мертвых соотечественников, как и живых.
Боялся Питу одного-единственного существа – папашу Лаженеса, отчего нарочно сделал крюк, чтобы пройти мимо его дома. Поскольку двери и ставни были закрыты, а свет в доме потушен, Питу, дабы удостовериться, что сторож у себя, а не в лесу, принялся лаять по-собачьи так похоже, что Ронфло, пес папаши Лаженеса, принял этот лай за чистую монету и, разразившись лаем еще более заливистым, подбежал к двери, чтобы принюхаться.
С этой минуты Питу успокоился. Раз Ронфло дома, значит, дома и папаша Лаженес. Ронфло и папаша Лаженес были неразлучны, и если на горизонте показывался один, можно было поручиться, что очень скоро рядом возникнет и другой.
Итак, совершенно успокоенный, Питу направил свои стопы к Волчьей роще. Силки сделали свое дело, два кролика попались в ловушки и там задохлись.
Питу сунул их в широкий карман того чересчур длинного кафтана, который уже через год стал ему слишком короток, и возвратился к тетушке.
Старая дева уже легла, но жадность не давала ей уснуть; подобно Перетте, она уже сосчитала, какую сумму выручит, если будет продавать по четыре кроличьи шкурки в неделю, и подсчеты эти так увлекли ее, что она не сомкнула глаз; увидев мальчика, она с дрожью в голосе осведомилась о том, что он принес.