Анжелика и ее любовь
Шрифт:
– И все же, что с вами? – спросил граф, сдвигая брови.
Она попыталась улыбнуться.
– Ничего. У меня было какое-то подобие видения, как я вам сказала. Позднее объясню, почему. Как вы думаете, где караван?
– Давайте поднимемся на этот холм. Оттуда мы должны их заметить. Я уже слышу топот лошадей. Караван идет медленно, потому что здесь очень узкая тропинка.
С невысокого холма, на который они поднялись, они различили за лесом движение большой группы людей. Теперь был отчетливо слышен скрип повозок на каменистой дороге. Вдруг среди листвы мелькнули разноцветные перья. Может быть, это уборы индейцев-носильщиков?
– Вы видите их?
– Да, – ответила Анжелика, держа ладонь козырьком над глазами, чтобы лучше видеть. – Мне кажется, они очень молоды. У одного с собой гитара.
Больше она не могла произнести ни слова. Рука ее бессильно упала, и на какое-то мгновение ей показалось, что жизнь покидает ее тело, а сама она превращается в статую, лишенную всех признаков жизни, кроме зрения.
Да, теперь она видела двух приближающихся всадников. В реальности первого усомниться она просто не могла, второй же, похожий на пажа с гитарой, был пришельцем из царства теней. Не перенеслась ли она в это царство?
Они подъезжали, и мираж рассеивался. Чем ближе они были, тем лучше она видела их лица. Да, первым всадником был Флоримон. Он один улыбался так ослепительно, у него одного были такие насмешливые живые глаза.
– Флоримон…
– Мамочка! – закричал юноша и побежал с протянутыми руками к холму.
Анжелика хотела броситься ему навстречу, но ноги ее подкосились, и она упала на колени.
Он упал на колени рядом с ней. Крепко обняв его за шею, она прижала его к своему сердцу, и его длинные темно-русые волосы рассыпались у нее на плече.
– Мамочка, мама, наконец-то мы вместе, я ослушался тебя, но если бы я не отправился на поиски отца, он бы не смог вовремя поспеть тебе на помощь. Значит, все было правильно, ты здесь. Солдаты тебя не тронули? Король не бросил тебя в тюрьму? Я так счастлив, так счастлив, мамочка.
Анжелика изо всех сил прижимала к себе своего защитника, своего маленького рыцаря!
– Я знала, сын мой, – прошептала она сдавленным голосом. – Я знала, что вновь обрету тебя. Вот ты и добрался до Страны Радуг, о которой столько мечтал.
– Да… Я нашел их, и отца, и брата. Мама, смотри же… Это Кантор.
Второй юноша стоял чуть в стороне от отряда. «Да, Флоримону хорошо, – думал он, – он не испытывает никакой робости». Ему, же, Кантору, не так просто. Он очень давно расстался с матерью, феей, королевой, ослепительной любовью его раннего детства. Он и сейчас не до конца узнавал ее в этой женщине, стоящей на коленях и бормочущей бессвязные слова, крепко прижав к себе Флоримона. Но вот она протянула руку в его сторону, позвала, и он бросился к ней. Ему не терпелось оказаться в тех самых руках, которые когда-то его баюкали. Он узнавал ее запах, теплоту груди, особенно голос, пробуждавший в нем столько воспоминаний о вечерах у очага, когда они пекли блины или когда она заходила к нему, нарядная, как принцесса, поцеловать сына на ночь, как бы поздно ни возвращалась.
– Мамочка, дорогая!
– Сыночки, родные вы мои… Флоримон, но ведь это невероятно, Кантор не может быть здесь. Он погиб на Средиземном море.
Флоримон рассмеялся звонким, чуть насмешливым смехом.
– Разве
– Так он знал…
Это были первые слова, смысл которых дошел до сознания Анжелики, после того как Жоффрей де Пейрак показал ей двух всадников, и она, потрясенная, различила в них любимые черты своих сыновей, по которым она выплакала столько слез.
– Так он знал, – повторила она.
Значит, все происходило не во сне. Все эти долгие годы ее дети были живы. Граф «отбил» Кантора, встретил и оставил при себе Флоримона, а в это время она, Анжелика, едва не лишилась рассудка. Теперь, возвращаясь к действительности, она ощущала прилив слепой ярости. Прежде чем Жоффрей де Пейрак успел что-то сообразить, она вскочила на ноги и, бросившись к нему, ударила по лицу.
– Так вы знали, – кричала она, обезумев от бешенства и боли, – знали и ничего не сказали мне! Вы спокойно наблюдали, как я обливаюсь слезами отчаяния, вы радовались моим страданиям. Вы чудовище. Я ненавистна вам… Вы ничего не сказали мне ни в Ла-Рошели, ни во время нашего плавания.., ни даже этой ночью. Что же я натворила, прикипев сердцем к такому жестокому человеку. Не хочу даже видеть вас…
Ему пришлось употребить всю свою силу, чтобы удержать Анжелику на месте.
– Отпустите меня, – вопила она, пытаясь вырваться, – я никогда не прощу вас, никогда… Теперь я знаю, что вы не любите меня… Вы никогда не любили меня… Отпустите…
– Сумасшедшая, куда вы вздумали бежать?
– Подальше от вас, и насовсем…
Однако силы ее покидали. Опасаясь, как бы она не совершила какой-либо непоправимый поступок, граф держал ее, как в тисках. Анжелика задыхалась в его железном объятии. От гнева, но и от безумного счастья у нее перехватило дыхание, собственная шевелюра вдруг показалась ей тяжелой, как свинец, голова откинулась назад.
– О дети, дети мои, – вновь простонала она.
Теперь Жоффрей де Пейрак прижимал к себе безжизненное тело с закрытыми глазами на бледном, как смерть, лице.
– Ужасная женщина! Как вы меня перепугали!
Анжелика приходила в себя. Она лежала на подстилке из сухих листьев в индейской хижине, куда ее отнес муж, когда она потеряла сознание. Увидев, что он нагибается к ней, она запротестовала:
– Нет, на этот раз между нами все кончено, я больше не люблю вас, господин де Пейрак, вы причинили мне слишком много зла.
Сдерживая улыбку и крепко удерживая руку, которую она вырывала, он вдруг произнес совершенно неожиданные для нее слова:
– Прости меня.
Она бросила быстрый взгляд на благородное лицо мужа, несшее на себе суровый отпечаток пережитых опасностей, которые ни разу не сломили его. Слезы снова чуть не брызнули из ее глаз, но, преодолев себя, она упрямо тряхнула головой и подумала:
«Нет, простить нельзя, разве можно так играть с сердцем матери, обречь ее на такую пытку. Как мог он ставить мне в упрек потерю детей, отлично зная, что они живы-здоровы и ждут его в Америке, в Гарварде. А спровоцированная им самим „смерть“ Кантора? Он даже не подумал о слезах матери, узнающей о гибели своего ребенка. Какое пренебрежение моими чувствами! Разве я не была ему женой? Не зря у меня возникло подозрение, что он никогда не испытывал ко мне большой любви».