Анжелика. Маркиза Ангелов
Шрифт:
— Ты делаешь довольно любопытные выводы. А теперь послушай меня. Ты должна пообещать, что никому не расскажешь об этой затее.
Анжелика подняла на него зеленые глаза.
— Я бы пообещала… Но что я за это получу?
Управляющий приглушенно засмеялся.
— Анжелика! — воскликнул удивленный и раздосадованный отец.
За него ответил Молин:
— Вначале вы должны доказать нам ваше умение хранить тайну, мадемуазель Анжелика. Если, как я надеюсь, мы заключим сделку с мессиром бароном, вашим отцом, дело станет процветать не сразу. Важно, чтобы никто не узнал о наших планах — только в этом случае нам удастся избежать козней и злоключений и в конце концов мы добьемся успеха. И тогда в награду вы получите мужа…
Она скорчила гримаску и, немного
— Хорошо. Я обещаю.
И вышла из комнаты.
На кухне госпожа Молин, отстранив всех служанок, собственноручно ставила в печь пирог, украшенный кремом и вишнями.
— Госпожа Молин, мы скоро будем обедать? — спросила Анжелика.
— Еще нет, детка. Но если вы проголодались, я дам вам хлеба с маслом.
— Нет, дело не в этом, я просто хотела узнать, есть ли у меня время сбегать к замку Плесси.
— Конечно. Мы пошлем за вами мальчишку, когда стол будет накрыт.
Анжелика умчалась. Свернув в первую же аллею, она сбросила башмаки и спрятала их под камнем, чтобы опять обуться на обратном пути. Затем она вновь понеслась к замку, легкая, как лань. В подлеске пахло грибами и мхом. Недавно прошел дождь, и теперь то тут, то там виднелись лужи, которые Анжелика ловко перепрыгивала. Девочку переполняло счастье. Месье Молин пообещал ей мужа. Правда, она была не совсем уверена, что подарок был такой уж замечательный. Что ей с ним делать?.. Впрочем, если он будет таким же милым, как Николя, у нее всегда будет спутник для походов за раками.
Показалась каштановая аллея. Когда посадили эти деревья, привезенные то ли из Константинополя, то ли из Индии, то ли из садов венского императора, они считались неслыханной роскошью!
Владельцы поместья Плесси-Бельер всегда отличались необычными вкусами! Но когда весной широкие, напоминающие звезды, листья украшались высокими белыми цветами, похожими на душистые свечи, все приходили посмотреть на эту красоту. Плоды каштанов не приносили большой пользы. Их называли «конскими каштанами», вероятно, потому, что турки кормили ими лошадей перед скачками, считая, что это поможет выиграть забег. Анжелике нравилось собирать блестящие коричнево-черные плоды в мягкой зеленой кожуре, они были так красивы! А еще она собирала их для того, чтобы принести колдунье Мелюзине, а та готовила из них отвары от лихорадки.
Однако сегодня Анжелика не стала набивать карманы каштанами.
Она спешила. Здесь она всегда чувствовала себя словно в сказке.
Она увидела, как в конце аллеи показался силуэт замка, выделяющийся ослепительной белизной на голубой эмали неба и отливающий более темной синевой в ближайшем пруду.
Без сомнения, замок Плесси-Бельер был сказочным домом фей, потому что подобного ему не найти во всем Пуату. Все дворянские усадьбы в округе походили на Монтелу — такие же серые, поросшие мхом, с маленькими окошками. Перестроенный в прошлом веке итальянским зодчим, замок Плесси-Бельер красовался множеством высоких окон и балконов, слуховых окошек и крытых галерей. Через ров, заросший кувшинками, был перекинут миниатюрный подвесной мост. Расположенные по углам сторожевые башни служили только украшением. Между тем линии здания были очень просты. В арках, соединяющих покатые своды, не чувствовалось никаких излишеств, только естественное изящество гибких растений или упругость гирлянд. И лишь чеканный герб над главным входом, изображающий химеру с высунутым огненным языком, напоминал о вычурном декоре раннего Ренессанса.
С поразительной ловкостью Анжелика взобралась на террасу, а затем, цепляясь за лепные украшения окон и балконов, добралась до второго этажа, где нашла удобную опору — водосточный желоб — и прислонилась лицом к оконному стеклу.
Она часто приходила сюда, но никогда не уставала разглядывать в полумраке таинственной запертой комнаты изящные безделушки из серебра и слоновой кости, расставленные на инкрустированной мебели; изучать новые гобелены, отливающие яркими рыжими и голубыми красками, и тускло поблескивающие, висевшие вдоль стен картины. В глубине комнаты находился альков, где стояла кровать, покрытая затканным золотым шелком одеялом. Тяжелые занавеси полога, ткань которых была вышита все тем же золотым шелком, как будто светились. Над камином взгляд притягивала большая картина, приводившая Анжелику в восхищение. Другая жизнь, о который она едва ли могла знать и которую едва ли могла предвосхитить, представала перед ней заключенной в рамки этого полотна. Картина изображала легкомысленный мир обитателей Олимпа с их языческой грацией и беспечной вольностью. В вымышленном мире бог и богиня, за которыми наблюдал бородатый фавн, сжимали друг друга в объятиях, и их прекрасные обнаженные тела олицетворяли, как и сам замок, райскую гармонию в глубине дремучего леса.
Но каждый раз на смену восхищению приходило ощущение подавленности.
«Как бы я хотела все это потрогать, погладить, подержать в руках. Как бы я хотела, чтобы все это когда-нибудь стало моим…»
На обратном пути барон был настолько погружен в свои мысли, что позволил лошади идти шагом. Анжелика молчала, и он почти забыл о ее присутствии.
Когда они достигли вершины небольшой возвышенности, лошадь и вовсе остановилась.
Барон поднял глаза и заметил вдалеке, на огромном лугу, несколько своих знаменитых мулов, которые паслись вместе. Рядом с ними на фоне облачного неба вырисовывался силуэт одного из ослов-производителей — прекрасный экземпляр осла пуату, о котором говорил мэтр Молин. Почти такой же большой, как молодая лошадь, с длинной темно-коричневой шерстью, словно обрезанной ударами кривого садового ножа, придающей ему сходство с древними, примитивными породами ушедших эпох.
— Он действительно красив, — сказал барон.
— Он пасется совсем близко к изгороди, — заметила Анжелика, — видимо, ищет там свои любимые колючки черной ежевики.
Лошадь, наконец, сдвинулась с места. Через какое-то время они оказались в тенистой лощине.
— Остановимся здесь.
Они любили вот так останавливаться во время прогулок. Отец садился на поросший мхом камень или на выступ коряги на глинистом склоне. Тем временем лошадь спокойно щипала травку на обочине. Иногда Анжелика тоже усаживалась рядом с отцом. Бывало, она собирала сокровища, которые находила поблизости, — фрукты, цветы, корни…
На этот раз она достала из маленького мешка стебель засахаренного дягиля, который госпожа Молин дала девочке на дорогу. Однако перед тем как начать есть, Анжелика встала перед отцом и многозначительно на него взглянула.
— Отец, вы полагаете не опасно завязывать деловые отношения с протестантом? Кормилица говорила, что они совершают страшные преступления в церквях. Она рассказывала, как ее прабабка или прабабка ее прабабки спасла шкатулку с реликвиями из церкви Святой Урсулы в момент, когда протестанты выдирали их из алтаря и собирались швырнуть свиньям. Она многие годы хранила шкатулку у себя, пока ее не удалось вернуть в одну из уцелевших церквей. За благодеяние ее дом благословили. Она рассказывала про времена, когда гугеноты привязали кюре де Партеней к главному распятию над алтарем, а потом убили его выстрелами из арбалета. Они превратили в груду осколков голову младенца Иисуса в соборе Нотр Дам дю Бон Секур и повернули лицом к стене изображение Святой Девы, к которому веками приходили паломники. Они говорили, что это все идолопоклонство, и что мы, католики, — язычники, так как падаем ниц перед изображениями наших святых…
И почему нам нельзя играть с нашими соседями из замка Рамбур, если они протестанты?.. Не похоже, чтобы они были опасными… Тот из них, что постарше Жослена, все время трубит в рог… Это просто выводит дедушку из себя… Он говорит, что они нас подстрекают… А что думаете об этом вы, отец? Правда ли, что мы язычники, если молимся перед статуями в церквях? И правда ли, что статуи — идолы?..
Отец слушал дочь с удивлением. Отвлекшись от прежних мыслей, он задумался над ответом.
— Идолы?!. Я не знаю. Для них, да, возможно… Ничего не поделаешь. У каждого свое мнение, — добавил он растерянно, ошеломленный ее горячностью.