Анжелика. Маркиза Ангелов
Шрифт:
— Анжелика, ты такая миленькая, ты знаешь, когда ты говоришь так… Ты такая милая, Анжелика…
Он обнял ее за шею. Ни слова не говоря, она высвободилась и ушла.
Над опустевшей деревенской площадью вставало солнце. Праздник закончился. Неуверенным шагом Анжелика шла по дороге к замку и горестно размышляла:
— Ну вот, вслед за Валентином и Николя повел себя так странно!
Неужели она в одночасье потеряла их обоих? Ей казалось, что детство умерло, и при мысли, что она больше никогда не отправится на болота или в лес со своими старыми приятелями, ей захотелось плакать.
Именно такой — пошатывающейся от усталости, в разорванном платье, с соломой
— Mein Gott! [27] — воскликнул пораженный Гийом и замер.
— Где вы пропадали? — спросил Анжелику барон.
Но видя, что она не в силах отвечать, старый солдат поднял ее на руки и понес домой.
Озабоченный Арман де Сансе сказал себе, что необходимо во что бы то ни стало найти средства и как можно скорее отправить вторую дочь в монастырь. Он пока не принял никакого решения по поводу предложения Молина. Барон все еще надеялся, что получит полагающуюся ему по праву помощь из другого источника.
27
Боже мой! (нем.)
Анжелика пробудилась лишь на следующий день, проспав около суток.
Почувствовав себя вполне отдохнувшей, она больше ни о чем не жалела, но где-то в глубине души осталась обида. Анжелика вспомнила, что поссорилась с Валентином, а возможно и с Николя, и решила что «мужчины» так глупы! Кроме того, нельзя было не признать, что ничего подобного не случилось бы, послушайся она отца и покинь праздник вместе с ним. Впервые Анжелика допустила, что иногда полезно слушать взрослых, и пообещала себе стать более благоразумной.
Одеваясь, она внимательно рассмотрела себя. Девочка сильно выросла за последний год, и ее грудь начинала вырисовываться под платьем. «Вскоре у меня будет грудь, как у Нанетт», — подумала она, не зная гордиться ли ей или пугаться. Ее удивляли все эти превращения, и, вдобавок ко всему, ее не покидало чувство утраты чего-то очень важного. Ее свободная и беззаботная жизнь была под угрозой. Она стояла на пороге другого мира, о котором еще ничего не знала.
«Пюльшери недавно сказала, что я скоро стану девушкой. Боюсь, это будет ужасно скучно», — подумала она обеспокоенно.
Стук лошадиных копыт заставил ее подойти к окну. Анжелика увидела, как отец уезжал со двора, но не осмелилась попросить его сопровождать. «Он, конечно же, едет к Молину, — подумала она. — Как было бы хорошо, если бы нескончаемые проблемы с деньгами прекратились, и не нужно было больше ждать помощи короля. Ортанс стала бы одеваться надлежащим образом и нашла жениха из хорошей семьи, а не изображала бы из себя хозяйку дома. И Жослен смог бы пойти в армию вместо того, чтобы носиться как дьявол с сыновьями барона Шайе. О, как я ненавижу этих неотесанных мальчишек, к которым он ездит и которые, когда приходят сюда, так больно щиплют меня, что на коже целую неделю остаются синяки! И отец был бы счастлив. Он мог бы целыми днями любоваться своими мулами…»
Так мечтала маленькая девочка, не подозревая о тех изменениях, которые принесет этот новый визит к управляющему Молину. Конечно, она не сомневалась в том, что отец примет ссуду, необходимую для постройки конного завода. По непроницаемому и напряженному лицу матери она поняла, что та торжественно пообещала хранить тайну сделки, дабы соседи-дворяне не могли обвинить их в том, что, принимая помощь из рук ростовщика, они умаляют дворянское звание. Хорошо зная мэтра Молина, Анжелика также догадывалась о том, что тот настойчиво предлагал мессиру де Сансе принять двадцать тысяч ливров дополнительно, как личную ссуду, и о том, что барон остался непреклонным, так как больше не заговаривали об отъезде дочерей в монастырь.
Тем не менее произошли некоторые перемены, предвещавшие барону успех в деле выведения мулов.
Крестьяне приходили в замок Монтелу и приводили кто ослицу, кто жеребца. Барон проверял зубы и копыта животных, интересовался их родословной, но покупать не торопился.
Он выжидал: через три недели открывалась ярмарка в Фонтене-Ле-Конт, на которую он собирался поехать. Выбор животных там будет наверняка и побольше, и получше. Казалось, у него было много денег, потому что он собрал жителей Монтелу и сказал, что у него есть работа для всех и что нужно будет выбрать в окрестностях дровосеков, столяров, плотников, резчиков по камню и каменщиков.
Вскоре вид конюшен за замком изменился. Дополнительные луга были заняты под пастбища. Старый Гийом забросил свою самую важную обязанность — наблюдение за садом и двором замка и изображал из себя распорядителя работ. Занимаясь этим, он помолодел на глазах и почти перестал хромать.
— Когда в эпоху римлян, и во времена Карла Великого солдаты только и делали, что прокладывали дороги и строили, в мире было меньше горя, — говорил наемник всем, кто был готов его слушать.
— Если вы хотите знать мое мнение, то эти солдаты умели куда лучше разрушать, чем строить! — замечала кормилица.
— Варвары или язычники, да, те хороши только для того, чтобы убивать или грабить. Но были и другие, которые стремились к миру, — отвечал немец, не замечая иронии.
Анжелика любила старого вояку, но все же немного сожалела о том, что ее добрый друг так изменился. Рассказы о мирных работах были, конечно, замечательны, но менее интересны, чем истории о войнах и сражениях, которые он ей рассказывал раньше и которые позабыл под влиянием нового увлечения. Будучи по натуре немного проповедником, как и все лютеране, он дошел до того, что позволял себе нападки на кардинала Мазарини за то, что тот не хотел прекратить войну, вызывая недовольство народа.
Конный завод получился внушительным.
Чтобы избежать затоплений, распорядились доставить целые повозки гранита для фундамента, а крышу конюшни покрыли светло-розовой черепицей. Больше пятисот ослиц и пятьдесят жеребцов могли разместиться там одновременно.
В это время землемер Артэм Кало осваивал новый способ осушения земель в низине, у крепостной стены замка. Было решено осушить самую большую часть трясины, которая в старые времена обеспечивала защиту поместья. Как фея болот, Анжелика втайне не одобряла такого надругательства над своими владениями; но со времен свадьбы молчаливый Валентин больше не приглашал ее прокатиться с ним на лодке. Казалось, он покинул ее. Если и дальше так пойдет, то болото может действительно исчезнуть! Один Николя появился опять, нимало не стесняясь и ухмыляясь во весь рот. С ним детство опять вступало в свои права; природа предоставляла отсрочку — не все заканчивается в один миг. Барон сиял. Он хотел доказать раз и навсегда всем этим буржуа, наподобие Молина, что дворянин также способен преуспеть в коммерции. Скоро он не останется должен никому ни одного су, и тогда сможет заняться и замком, и семьей.