Анжелика. Маркиза Ангелов
Шрифт:
Настало время, когда хоронить покойников уже было негде, поэтому на перекрестках развели костры. Вначале в них сжигали тряпье и вещи больных. Потом начали сжигать трупы. Иногда умершие были почти такими же тощими, как ветви деревьев, из которых складывали костры. По всему городу установили жаровни, от которых поднимался густой и едкий пар, призванный защитить от заразы, как считали одни, или от нечисти, как верили другие. Во всяком случае едкие пары древних религиозных обрядов хотя бы перебивали тошнотворную вонь от гниющих тел.
Склон
Анжелика прошла через оживленную площадь, на которой что-то с жаром обсуждали семинаристы, не замечая или не желая замечать смерть, которая бродила рядом. Постройки стали встречаться все реже, наконец Анжелика покинула пределы города.
Это было невероятно!
На голубом небе сверкало солнце.
В чаще леса воздух был ароматным и свежим, ветер, гуляющий по холмам и в кронах деревьев, уносил прочь зловонные запахи города.
Здесь, по ту сторону смерти, истощающей силы города, торжествовало пышное лето, которое пришло вслед за щедрой весной, подчиняясь извечной смене времен года.
Анжелика помчалась вперед, глубоко вдыхая чистый воздух. В ней ожила надежда. Она долго шла, прежде чем нашла на берегу ручья то, что искала: цветущий куст бузины. Побродив по окрестности, она насобирала много целебных трав, необходимых для приготовления спасительного отвара. Увязав все в платок из черной тафты, она отправилась назад, повернувшись спиной к надвигавшимся сумеркам, которые принесли долгожданную прохладу.
Девочка была счастлива. Она не могла поверить в то, что небо так щедро к ней. Она возвращалась в город, на зловонные дымные улицы, где суетились люди с носилками и шествовали погребальные процессии, распевающие псалмы. Они то и дело возникали на ее пути, мешая идти.
Анжелика постоянно ускоряла шаг, пока наконец не побежала по ступенькам, жалея о том, что не умеет летать.
Она все бежала, бежала и заблудилась. Ей пришлось несколько раз останавливаться и спрашивать у прохожих, как пройти к монастырю урсулинок.
В эти страшные дни испуганные и подавленные люди так привыкли видеть на улицах странно одетых мужчин и женщин, что никто даже не задумался о том, откуда взялась девочка-подросток с распущенными светлыми волосами, в сером платье воспитанницы монастыря.
Хотя некоторые прохожие все-таки обратили на нее внимание и потом еще долго говорили о маленькой фигурке в ореоле из светлых волос, которая летела по лестнице, спускаясь все ниже, проскальзывала, словно тень, между больными и скорбящими, перепрыгивала через горки угля из костров, который вечерний ветер разметал по земле. Горожане говорили, что это был ангел, посланный для утешения живым и мертвым.
Анжелика пыталась понять где находится. Наконец она увидела площадь, на которую выходили ворота монастыря. В вечернем сумраке она разглядела крепкие монастырские стены, за которыми ее ожидала Мадлон.
Крепко сжав в руках свою легкую ношу, Анжелика изо всех сил позвонила в колокол, ничуть не беспокоясь о том, что его звук эхом отзовется за стенами и перебудит всех обитателей монастыря. Через несколько минут, которые показались Анжелике вечностью, тяжелые ворота открылись и на пороге появилась удивленная послушница. По ее лицу девочка тотчас же поняла, что побег обнаружен и ее прихода ожидали давно. Послушница сказала, что Анжелику долго искали и что настоятельница очень недовольна ее поступком.
— Моя сестра! Пожалуйста, мне необходимо пройти. Я принесла лекарства для своей сестрички.
Анжелика отпихнула послушницу и побежала по коридору. Вдруг она увидела мать-настоятельницу. Это была молодая женщина из герцогской семьи.
Настоятельница стояла перед Анжеликой с высокомерным суровым видом.
Девочка смирила свой пыл.
— Матушка! Матушка! Дайте мне пройти: я уходила за лекарствами для моей сестры Мадлон.
Держа руки в карманах, настоятельница продолжала преграждать Анжелике дорогу — неподвижная, словно каменная статуя.
— Мадемуазель де Сансе, ваш побег является ужасным проступком, — произнесла она наконец.
— Но матушка, я ходила за травами, из которых сделаю лекарство для сестры.
— Господь вас покарал, дочь моя.
— Мне все равно, покарает меня Господь или нет! — закричала Анжелика, раскрасневшись от усталости и жары. — Я хочу приготовить отвар для сестры!
— Дочь моя, сейчас уже поздно чего-либо хотеть. Ваша сестра УМЕРЛА.
Анжелика не плакала, стоя над белым, неподвижным и словно высохшим телом Мадлон. Она даже злилась на Ортанс за ее театральные рыдания. Почему эта курица вообще плачет? Она никогда не любила Мадлон. Она любит только себя.
— Увы, деточки мои, — сказала им старая монахиня, — такова воля Божья. Дети очень часто умирают. Мне рассказали, что из десяти детей ваша мать похоронила только одного. Теперь вот двоих. Это не так уж много. Я знаю даму, которая из пятнадцати детей потеряла семерых. Так случается. Бог дал — Бог взял. Дети частенько помирают. Такова воля Божья!..
После смерти Мадлон Анжелика стала еще более нелюдимой и, уж конечно, совсем непокорной.
Все время она проводила в раздумьях, забившись в какой-нибудь укромный уголок большого дома.
В наказание за побег Анжелике запретили выходить в сад и огород, но она все равно находила способ туда проскользнуть. Настоятельница сначала даже подумывала отослать девочку домой, но, несмотря на тяготы гражданской войны, барон де Сансе исключительно аккуратно вносил плату за обеих дочерей, чего нельзя было сказать о других родителях.
Кроме того, Ортанс считали одной из самых лучших воспитанниц. У нее были все шансы стать настоящей светской дамой. Поэтому из уважения к старшей сестре младшую оставили, но перестали ею заниматься.