Анжелика. Маркиза Ангелов
Шрифт:
— Но вам надо готовиться к встрече, мадам. Поверьте мне, трюфель — лучший друг супружества. Если вы будете их есть изо дня в день, то в брачную ночь станете сама нежность.
— В наших краях, — с усмешкой сказала Анжелика, глядя ему прямо в лицо, — перед Рождеством гусей откармливают укропом, чтобы их мясо стало более сочным, когда их поджарят и подадут в рождественскую ночь!
Подвыпивший маркиз расхохотался.
— Ах! Как бы я хотел быть тем, кто скушает такую маленькую гусочку, как вы, — произнес он, склонившись так низко к Анжелике, что его усы коснулись ее щеки. — Будь я проклят! — прибавил он, выпрямляясь и кладя руку на сердце, — если еще
— Нет, спасибо.
— А я съем, — ответил он с жалобной гримасой, которая в других обстоятельствах развеселила бы девушку, — хоть я и подставной муж, да вдобавок холостяк. Надеюсь, что природа будет благосклонна ко мне, и в эту праздничную ночь я встречу дам или девиц, менее жестоких, чем вы.
Она натянуто улыбнулась его выходке.
От факелов и канделябров исходил невыносимый жар. Вокруг продолжали петь и пить. В застывшем воздухе висел тяжелый запах вина и приправ. Анжелика приложила пальцы к вискам. Они были влажными. «Что это со мной? — подумала она. — Мне кажется, я сейчас взорвусь и закричу от злости. Почему?.. Отец счастлив. Он выдает меня замуж почти по-королевски. Тетушки ликуют. Граф де Пейрак послал им ожерелья из драгоценных камней с Пиренейских гор и множество всяких безделушек. Мои братья и сестры получат хорошее воспитание. А я, на что мне жаловаться? В монастыре нас всегда предостерегали от романтических грез. Знатный и богатый муж — разве не к этому должна стремиться девушка благородного происхождения?»
Она дрожала, словно выбившаяся из сил лошадь, но отнюдь не из-за усталости. Просто это была нервная реакция, протест всего ее существа, которое не выдержало и взбунтовалось в самый неожиданный момент. «Страх ли это? Еще и истории кормилицы, которая во всем готова увидеть дьявольские проделки. Почему я должна ей верить? Она всегда была склонна к преувеличению. Ни Молин, ни отец никогда не скрывали от меня, что граф де Пейрак — ученый. Но утверждать, что он устраивает бог весть какие демонические оргии, это уж слишком. И потом, если бы кормилица действительно подозревала, что я могу попасть в руки к такому чудовищу, она бы не отпустила меня. Нет, я ничего не боюсь. Я не верю этому».
Сидящий рядом маркиз д’Андижос, повязав салфетку, держал в одной руке сочный трюфель, а в другой — бокал бордоского вина. Немного охрипшим голосом с сильным акцентом, то и дело удовлетворенно икая, он декламировал:
— О божественный трюфель! Благодетель влюбленных! Влей же в мои вены любовный трепет! Я буду ласкать мою подружку до зари!
«Вот оно, — поняла вдруг Анжелика, — вот то, на что я никогда не соглашусь и не смогу вынести».
У нее перед глазами встал образ уродливого и страшного сеньора, чьей законной добычей она стала. В ночной тишине в далеком Лангедоке пугающий незнакомец будет ее полным властителем. Она может кричать, звать на помощь, умолять, но никто не придет. Он купил ее, ее продали. И она до конца своих дней будет его собственностью!
«Вот что думают люди, но не говорят открыто, вот о чем, возможно, шепчутся на кухне слуги и служанки. Вот почему жалость ко мне читается в глазах музыкантов с юга и милого Энрико с вьющимися
Анжелика поднялась, ее внезапно охватил страшный гнев, и усилия, которые она прилагала, дабы его превозмочь, вызвали у девушки почти боль. Наблюдая за пирующими, чей гвалт заглушал даже громкую музыку, Анжелика думала, что еще чуть-чуть, и она начнет кричать, выть и осыпать ругательствами их всех. Поздно! Скандал бесполезен! Гости восприняли бы всплеск ее эмоций как бурное выражение радости, знак, что пришло время для танцев и фарандолы!
Тут она заметила прибывших музыкантов со свирелью и волынкой. Они поднялись на крыльцо, разговаривая о чем-то с другими, решившими промочить горло. Поздно! Слишком поздно! Больше ей ни к чему слушать сельскую музыку своего детства. Она была в ловушке! Она была обречена!
Внезапно она поняла, что ей надо сделать, чтобы отомстить за принудительный брак, избежать хотя бы в собственных глазах унизительной роли жертвы. Жиль де Рец с юга Франции не будет первым.
Она поспешила прочь от стола, и в гомоне голосов никто не заметил ее ухода. Больше всего на свете она сейчас желала, прежде чем попасть в руки другого, отдаться молодому и красивому мужчине.
Увидев дворецкого по имени Клеман Тоннель, нанятого отцом в Ньоре, она спросила у него, где слуга Николя.
— Он в сарае, разливает вино, мадам.
Девушка отправилась в указанном направлении. Она шла, словно во сне. После сцены в лесу Николя больше на нее не смотрел и ограничивался выполнением обязанностей слуги, впрочем, с некоторой небрежностью. Она нашла его в пристройке, где он переливал вино из бочек в кувшины и графины, которые ему непрерывно подносили мальчишки-слуги и пажи. Николя был одет в золотисто-желтую ливрею с обшитыми галуном отворотами, которую барон де Сансе взял напрокат по случаю празднеств. Наряд не выглядел на нем нелепо, а напротив, даже придавал элегантности. Увидев Анжелику, он выпрямился и сделал глубокий поклон в стиле дворецкого Клемана, двое суток обучавшего накануне праздника всю домашнюю прислугу.
— Я искала тебя, Николя…
— Мадам графиня…
Она бросила взгляд на мальчишек, которые ожидали, стоя с кувшинами в руках.
— Поставь кого-нибудь из мальчиков вместо себя и иди за мной.
Во дворе она снова провела по лбу рукой. Анжелику охватило волнение, которое, казалось, она вдохнула вместе с пьянящим ароматом разлитого на полу вина. Она толкнула дверь в соседний сарай, в котором тоже часть ночи наполняли кувшины. В нем еще держался тяжелый винный дух. Но теперь бочки уже опустели, опустел и сарай. В нем было темно и жарко. Анжелика положила руки на крепкую грудь Николя. И вдруг, сотрясаясь всем телом в глухих рыданиях, она кинулась к нему на шею.
— Николя, — всхлипывала она, — друг мой, скажи, что это все неправда. Они ведь не увезут меня, не отдадут меня ему. Мне страшно, Николя. Обними меня. Обними покрепче!
— Мадам графиня…
— Замолчи! — закричала она. — Ах! Не будь таким же злым, как они!
И хриплым, срывающимся голосом, которого сама не узнала, добавила:
— Обними меня! Обними крепко-крепко! Это все, что я прошу.
Он замер в нерешительности, но потом протянул узловатые натруженные руки и обхватил тоненькую талию.