Анжелика. Маркиза Ангелов
Шрифт:
— Ах! Вырез у платья должен быть больше! — воскликнул барон Сербало, чьи черные, как лесная ежевика после дождя, глаза разглядывали декольте Анжелики.
В ответ маркиз д’Андижос, не церемонясь, стукнул его тростью по голове.
— Не забывайте о приличиях, барон!
С зеркалом в руках к Анжелике подбежал паж.
Она увидела себя в новом облике. Все в нем казалось сияющим, вплоть до гладкой кожи, едва тронутой румянцем на скулах. Внезапная радость заполнила ее, поднявшись до самых губ, которые расцвели в очаровательной улыбке.
«Я красива», — подумала
— Хромой! Хромой! Страшнее дьявола! Ах, у вас будет прекрасный супруг, мадемуазель де Сансе!
Свадьбу по доверенности запланировали провести через три дня. Предполагалась скромная церемония благословения в часовне замка на закате дня, а затем большой банкет с новобрачными во главе, родственниками, именитыми гостями, владельцами соседних замков и дворянами, приехавшими издалека.
Однако люди по всей округе начали праздновать заранее. Празднества в честь такого великого события должны были длиться несколько дней и продолжиться даже после отъезда невесты. В Монтелу устроили фейерверк, в воздух взлетали ослепительные ракеты и петарды. Вокруг замка вплоть до соседних лугов тянулись накрытые столы с кувшинами вина и сидра, разными сортами мяса и фруктами. Крестьяне, то и дело подходившие туда угоститься, подтрунивали над гасконцами и тулузцами, чьи бискайские барабаны, лютни, скрипки и соловьиные голоса посрамили деревенских музыкантов с их виолами и свирелями. Впрочем, последние вовсе не собирались покидать свои помосты и продолжали играть для неистовых танцоров бранля и буре.
В последний вечер перед отъездом невесты в далекий Лангедок, во дворе замка устроили пир, на который пригласили именитых соседей и владельцев окрестных поместий. Пришел и господин Молин с женой и дочерью.
В большой комнате, где она в детстве столько раз по ночам прислушивалась к поскрипыванию флюгера на крыше старого замка, Анжелика ждала кормилицу, чтобы та помогла ей одеться для церемонии.
В спальне поставили большое зеркало, в которое Анжелика могла видеть себя во весь рост. Барон тогда прошептал: «Такие зеркала есть только в королевских апартаментах!»
День клонился к вечеру, красный свет заката освещал все вокруг. Кормилица долго с любовью причесывала великолепные волосы Анжелики. «Прекрасные волосы», — то и дело раздавались вокруг нее восхищенные голоса.
Анжелика двумя руками приподняла локоны, и они, словно ореол, осветили ее лицо, черты которого были подобны изображениям святых, достойных людского поклонения. Лицо, в которое так жадно вглядывался Николя в тот день на лесной тропинке. Слуга был красив. Вспомнив о нем, Анжелика нетерпеливо встряхнула головой и пышные пряди разметались по плечам, словно золотой плащ. Она тоже красива — ей часто это повторяли. Она могла спасти семью благодаря своей красоте. Ее вновь охватила гордость. К чувству гордости примешивались и тоска, и радость, ведь она любила родных. Но больше всего ее обуревал дух бунтарства… Обуревал настолько, что она готова была сбежать.
В комнату вошла Фантина, торжественно неся волны зеленого шелка.
— Вот платье для твоего обручения!
Кормилица всегда умела подбирать слова. Обручение! Пожалуй, самое подходящее слово для церемонии, целью которой было лишь официально скрепить подписями в договоре брачные узы.
Благословение подставного жениха и невесты деревенским священником прошло быстро и в присутствии только членов семьи и свидетелей. Тем не менее на пиршестве, которое ей предстоит возглавить, она уже будет графиней де Пейрак.
Фантина подала ей бирюзовый корсаж и прикрепила украшенную драгоценными камнями шемизетку на груди.
— Как ты красива! Ах! Как же ты красива, птичка моя! — вздыхала она горестно. — Грудь у тебя такая упругая, что не нуждается во всех этих корсетах. Смотри, чтобы пластины корсета не сдавливали ее. Пусть лучше будет посвободнее.
— Кормилица, а декольте не сильно глубокое?
— Знатной даме положено, чтобы грудь была видна. Как же ты красива! И подумать только, для кого, великий Боже! — приглушенно вздохнула Фантина.
Анжелика заметила, что по лицу доброй кормилицы текут слезы.
— Не плачь, кормилица, иначе я лишусь остатков мужества.
— Да, увы, девочка моя, мужество тебе понадобится! Наклони голову, я застегну ожерелье. А с жемчугом для волос пускай Марго разбирается; я, признаться, ничего не смыслю в этих изысках! Ах! Голубка моя, мое сердце разрывается от одной мысли, что в вечер твоей свадьбы тебя будет мыть и одевать дылда, от которой за сто метров несет чесноком и дьяволом! Ах! Сердце просто разрывается!
Она встала на колени, чтобы поправить шлейф платья, и Анжелика услышала, как Фантина зарыдала.
Анжелика в жизни не могла представить кормилицу в таком отчаянии, ведь обычно та, напротив, страшно радовалась, когда у кого-нибудь намечалась свадьба. От столь неожиданной реакции тревога, мучившая ее сердце, усилилась.
Все еще стоя на коленях, Фантина Лозье прошептала:
— Прости, девочка моя, что не смогла тебя защитить. Я, выкормившая тебя собственным молоком. Но вот уже много дней, слыша разговоры об этом мужчине, я не в силах сомкнуть глаз.
— А что о нем говорят?
Кормилица поднялась с пола и посмотрела на Анжелику взглядом пророчицы.
— Золото! Полон замок золота…
— Но ведь не грех иметь много золота, кормилица. Посмотри, какие подарки он мне прислал. Я просто в восторге.
— Не обманывайся, девочка моя. Это проклятое золото. Он создает его с помощью своих реторт и приворотных зелий. Паж, который так хорошо играет на тамбурине, Энрико, сказал мне, что в графском замке в Тулузе, красном как кровь, есть помещения, в которые никого не впускают. Вход туда охраняет совсем черный человек, такой же черный, как днища моих котелков. Как-то раз, когда охранника не было на месте, Энрико увидел в приоткрытую дверь большую залу, всю заставленную стеклянными шарами, ретортами и трубками. И все вокруг свистело и кипело! И вдруг вспыхнул огонь, и раздался такой грохот, что Энрико сбежал.