Апдейт консерватизма

Ионин Леонид Григорьевич

То же происходит в США и других странах Запада. Следует говорить не об идеологической нейтральности, а о меньшей или большей степени идеологической и политической ангажированности. Очевидно, что именно на школу России сейчас возложена задача преодоления советского прошлого, которое многими способами воспроизводится в сознании и душах не только пожилых людей, но и молодого поколения. Школа уполномочена на создание, так сказать, нового человека с новым мировоззрением, соответствующим новому историческому этапу жизни страны.

Именно поэтому столь горячими и острыми оказываются схватки по поводу содержания и направления школьных учебников, особенно учебников истории. Кажутся, мягко говоря, наивными высказываемые иногда отдельными «педагогами-новаторами» соображения о том, что школьники сами должны выбирать себе мировоззрение, образ истории, исторические оценки и соответственно учебники. Поэтому пусть расцветают сто цветов, то есть пусть будет много разных учебников, по-разному освещающих отечественную и мировую историю, а школьники, мол, сами выберут те, что им кажутся правильными. Это просто чепуха. Для того чтобы выбрать один учебник, надо прочитать все. Кроме того, школьники сами ничего не выбирают, выбирают местные чиновники, в лучшем случае родители. И, наконец, надо понимать, что горестна будет судьба страны, в разных частях которой история будет преподаваться по-разному. Особенно это относится к России с ее сложной историей и национальным строением. Можно даже сформулировать рецепт в модном ныне жанре политической технологии: хочешь развалить страну — сделай свободным преподавание истории (а также обществознания ) в школе. Именно

школа должна выработать в ребенке правильный взгляд на мир, сформировать основы национальной и гражданской идентичности и внушить ему как абсолютные истины принципы политического и правового устройства страны и мира. Это важнейшая социальная задача, которую не в состоянии выполнить никакая другая институция, кроме школы. Поэтому наивно считать, что школа должна или может переориентироваться с социальных целей на исключительно учебные цели.

Но школа — это уже один из завершающих этапов создания «огосударствленного», то есть сформированного обществом и государством ребенка. Начало процесса — ясли и сад. В общем-то, при всей сложности мотивов работы женщин всегда действует и простейший мотив: отдать ребенка в детсад, который дотируется государством, дешевле, чем заниматься им самой. А самой можно идти работать. В результате не только будет удовлетворяться страсть к самореализации, но и доход семьи существенно возрастет. Простой расчет затрат и выгод показывает, что ребенка нужно сдать. Государство всецело идет навстречу. Другое дело, что экономические рычаги, к которым прибегает государство в своей борьбе за ребенка, формируются из средств налогоплательщиков, в частности тех самых родителей. Несколько упрощенно схему всего процесса можно выразить так: государство «выкупает» детей у родителей на средства, которые собраны с тех же самых родителей в виде налогов. Налоги отчисляются из оплаты труда родителей. Так формируется заколдованный круг социальной политики государства в отношении семьи. Ее результат — эмансипация женщин, разрушение семьи и огосударствление детей.

Вокруг этой политики складываются целая экономика и целая идеология. В развитых странах давно уже возник гигантский «рынок заботы» с оборотами в сотни миллиардов долларов. Это забота и уход за детьми, забота и уход за больными и инвалидами, забота и уход за стариками. Но это не только рынок труда, где постоянно требуются помощники, нянечки, медсестры, педагоги, социальные работники. Это и рынок «объектов ухода», постоянно и быстро пополняющийся. Пополнение происходит за счет людей и вещей. Постоянно растущая индустрия социальной работы создает все новые и новые категории страждущих, к которым могут быть применены новые научные и технологические разработки. Эту тему мы уже затрагивали выше. О мучающихся из-за измены мужей женах как объектах помощи, оказываемой социальными работниками, мы не говорим. Это устаревшая новость. Недавно, например, появилось такое новое направление социальной работы, как реабилитация спортсменов, переживших фрустрацию по причине проигрыша на состязаниях. Потенциально объектом помощи социальных работников может стать любой человек, поскольку любой человек испытывал или испытывает негативные эмоции. Но и предметы могут быть объектом заботы — достаточно вспомнить всем известные игрушки «тамагучи». Фирма Sony недавно построила робота-собаку, уход за которым гораздо проще и приятнее, чем за реальной собакой, ибо все создаваемые собакой проблемы он создает, так сказать, по согласованию с хозяином. Роботостроение вообще, с легкой руки японских дизайнеров, превратилось в мощную отрасль на рынке заботы, причем речь идет не только о роботах, которые заботятся (например, больничные роботы, выполняющие самую грязную и неприятную работу), но и о роботах, о которых заботятся, — заботятся те, кому не о ком стало заботиться. Этот рынок, точнее рынки заботы и ухода — markets of care — давно уже сформировались и процветают, например в Америке. У нас в стране они еще не сформированы и не осознаны как таковые, но даже появляющиеся иногда на страницах печати сведения о злоупотреблениях в сфере соцобеспечения, куда относятся дома престарелых, переименованные ныне в интернаты для пожилых людей, и самые разнообразные детские учреждения, как государственные, так и частные, — эти сведения и приводимые при этом цифры дают косвенное представление о том, какие гигантские средства вращаются в этой сфере.

Экономика, а также идеология социального государства делают огосударствление детей, а также и все частные его аспекты — ясельное содержание детей, отправление их в детские сады с недельным циклом или в школы-интернаты при здравствующих и процветающих родителях — предметом того, что антропологи называют позитивным табу [82] . Это значит, что обо всем этом нельзя говорить иначе, чем в позитивном ключе. То есть как о покойнике — либо хорошо, либо ничего. Политически некорректно указывать на выводы Фрейда, а также и огромного множества детских психологов, показывающих, что отношения матери и ребенка в самом раннем детском возрасте играют огромную роль в формировании человеческой личности. Не следует спрашивать, каково приходится ребенку, оторванному от матери, и достаточно ли для его развития квазилюбви и квазизаботы воспитательниц и нянечек. То же самое позитивное табу проявляется и в отношении матерей, перепоручающих другим женщинам заботу о собственных детях. «Как раньше мужья хвалили своих жен, что они чудесные матери, — пишет Больц, — так теперь работающие женщины превозносят до небес своих нянь и „бебиситтеров“. Такими похвалами они как бы удостоверяют, что им и нет необходимости заниматься детьми, что проблем нет, все и так идет замечательно». Это естественно, что работающая мать придерживается точки зрения, согласно которой родители не должны обязательно сами воспитывать, любить и растить собственных детей, и она никогда не согласится с тем, что таким образом она вредит своему ребенку. Но также естественно, что родители, которые любят своего ребенка и делают для него все возможное, утверждают, что никакая сфера услуг не даст ребенку того тепла и той любви, что необходима для счастливого детства и взросления. Это спор не теоретический, а затрагивающий как очень глубокие струны человеческого существования, так и жизненные основы общественной и государственной организации. Поэтому и окончательного теоретического ответа на него найти не удается и вряд ли когда-нибудь удастся.

82

На эту сторону дела, то есть на разные аспекты субъективной и «объективно-научной» легитимации такой политики, обращает внимание Н. Больц. [Bolz N. Die Helden der Familie. S. 50–55.]

Но это все, так сказать, перспектива, в центре которой государство и родители. Что происходит в этих обстоятельствах с самим ребенком? Где-то в 1960-е годы была популярна книжка для младшего школьного возраста, которая называлась «Витя Малеев в школе и дома». Школа и дом считались симметричными сферами, в которых развертывается жизнь ребенка. Теперь картина усложнилась и изменилась. Во-первых, ребенок, приходящий домой после целого школьного дня, не имеет возможности узнать дома «семью», он оказывается там в некотором роде лишним, ибо родители переживают дома не семью, а работу. Во-вторых, семья дома оказывается организованной вокруг телевизора, где — в отличие от самой семьи — протекает активная и полноценная, пестрая и конфликтная семейная жизнь в многочисленных и бесконечных «семейных» сериалах, снимаемых по типу бессмертной американской саги «Женаты и с детьми». Телевизионная семья оказывается более реальной, чем настоящая. Как пишет Больц в другой связи, настоящая семья молча сидит перед телевизором, где веселится, спорит, ругается другая, придуманная семья [83] . Семейная жизнь исчезла из дома, переместившись в телевизионное Зазеркалье.

83

Больц Н. Азбука медиа. М.: Европа, 2010.

Ребенок живет в трех средах: своя семья дома, искусственная семья в телевизоре и школа, которая оказывается своего рода эрзац-семьей, выполняющей функции семейного воспитания и заботы. Ясно, что своя собственная семья — слабейшее звено в этой воспитательной цепочке. Потому что вечером, вернувшись из школы, ребенок встречает родителей, испытывающих чувство вины за то, что, будучи день и ночь занятыми собственной карьерой,

они не могут уделять ему должного внимания, а потому для сокрытия этого чувства вины восхищаются его независимостью и самостоятельностью, то есть, по существу, его способностью обходиться без них, без родителей. Такие родители, конечно же, обеспечивают демократическое воспитание и демократические отношения между родителями и детьми. Это чаще всего происходит в семьях среднего класса, которые лучше всего представляют семью по умолчанию и ее эгалитарные, демократические черты. По отношению к ребенку эти эгалитаризм и демократизм объясняются, в частности, тем, что родители не могут требовать от ребенка выполнения каких-то предписаний и норм, если они сами не способны выполнить свои обязательства. Они как бы говорят ребенку: мы позволяем тебе делать, что хочешь, потому что нам недосуг учить тебя тому, что нужно. Так складывается неавторитарная атмосфера в семье, которая с точки зрения воспитания ребенка приводит скорее к негативным, чем к позитивным последствиям. Ее подлинная задача — не столько усовершенствовать семейное воспитание, способствуя свободной ненасильственной реализации детских способностей и талантов, сколько помочь родителям избавиться от чувства вины по отношению к ребенку. Да, мы, может быть, и не уделяем тебе должного внимания, но мы ведь и ничего от тебя не требуем. Своего рода латентный, а иногда даже просто неосознаваемый обеими сторонами договор родителей и ребенка: мы не беспокоим тебя, а ты не беспокоишь нас. А в результате по-настоящему функцию социализации детей выполняет виртуальная семья в телевизоре и квазисемья в школе. Разумеется, семьи, где ребенок оказывается в такой ситуации, либо со всем этим не согласятся, либо рационализируют свои мотивы, говоря, например, что ребенок должен учиться быть «самостоятельным», что без окружения сверстников он вырастет маменькиным сынком, что ребенок должен научиться жить в коллективе и т. д. Часто мать делает шаг еще дальше в том же направлении и оправдывает отсутствие интереса к собственному заброшенному ребенку, хваля его за «самостоятельность», такую редкую в его возрасте. Так дети научаются обходиться без родителей. И снова актуален вопрос, стоящий в заголовке этого раздела: чей ребенок? Можно сказать, что ничей. Такие дети без родителей, подмечает Больц, стали героями многих детских книг и фильмов. Это и Кевин из фильма «Один дома», это и Пеппи Длинный чулок, и главный современный детский герой Гарри Поттер. У них есть родители, но они где-то на заднем плане и никакой роли в жизни детей не играют. Эти дети научились обходиться без родителей. А реальные дети читают книжки, где родители отсутствуют, и им кажется, что это правдивые книжки. В результате происходит окончательное отделение детей от родителей. И никому, кроме государства, дети оказываются не нужны.

Ювенальная юстиция

Если бы я решил снабдить каждый раздел книги эпиграфом, то эпиграфом к этому разделу стало бы услышанное мной однажды обращение пилота к пассажирам на лайнере одной зарубежной авиалинии. Он начал так: «Ladies and gentlemen! Girls and boys!» В самолете если и были дети, то не больше, чем на любом дальнем рейсе. Такое обращение можно было бы счесть забавной шуткой, но на самом деле, как станет понятно далее, это звук тяжелой поступи идеологии политкорректности, на этот раз устанавливающей новые правила жизни ребенка в мире.

Мы сказали, что огосударствление детей — это сердцевина государственной политики в отношении семьи. Мощным орудием этой политики является действующая сегодня в большинстве стран Запада и энергично пропагандируемая в России — впрочем, не только пропагандируемая, но уже в экспериментальном порядке введенная в некоторых регионах — так называемая ювенальная юстиция. Ювенальная юстиция — это не что иное, как система государственных органов, занимающихся делами несовершеннолетних. Можно различать ювенальную юстицию в широком и в узком смысле слова. В узком смысле слова — это специализированная ветвь судебной системы, в широком смысле — целая сеть организаций (надзор за содержанием детей, исполнение судебных решений и т. п., а также и собственно судебная часть), призванных обеспечивать права детей. Учреждение не так давно должности Уполномоченного по правам ребенка при Президенте РФ представляет собой едва ли не решающий шаг в создании системы ювенальной юстиции в России, во всяком случае, дает ясный сигнал относительно намерений властей и направления дальнейшего развития. В качестве общей основы берутся документы ООН, прежде всего «Конвенция о правах ребенка», под которой стоит наряду с другими подписями и подпись России, а в качестве организационно-правовой модели — ювенальная юстиция одной из стран Запада. Разумеется, эта работа не сводится только к созданию уголовных судов для несовершеннолетних. Предстоит создание ювенальных гражданских судов, особой системы исполнения наказания для несовершеннолетних, механизмов решения социальных вопросов, связанных с несовершеннолетними, лишенными родительского попечения, в том числе и в случаях лишения родителей родительских прав. При этом предполагается расширение полномочий социальных служб, которым, по существу, предстоит контролировать родителей в области исполнения ими родительских обязанностей, в том числе и по обращениям самих детей. Предполагается также учет медицинских вопросов, в частности сексуальное просвещение детей и планирование семьи. При этом мнения юристов, как и мнение публики, относительно пригодности и уместности ювенальной юстиции в России далеко не однозначны. Первые шаги ее внедрения в практику российской жизни привели к множеству скандальных решений, прямо истолкованных общественным мнением как грубейшее вмешательство государства в лице чиновников в дела семьи и в частную жизнь детей и взрослых, а также как легитимация явлений и событий, категорически неприемлемых с точки зрения общественной морали. Вообще целый ряд скандалов, связанных с детьми и особенно активно обсуждающихся сегодня в СМИ, — результат деятельности ювенальной юстиции как в России, так и в Западной Европе и Америке [84] .

84

Например, недавние решения ювенильных судов во Франции и Финляндии. Во Франции речь шла о том, должен ли проживать ребенок с французским отцом или с русской матерью, и суд принял, на взгляд российской стороны, очевидно несправедливое и очевидно идущее во вред ребенку решение. См. об этом подробное интервью матери — актрисы Натальи Захаровой. [Ювенальная юстиция или ювенальная диктатура. Беседа с актрисой Натальей Захаровой // Православие. ru. 2008.. В Финляндии в похожей ситуации суд также принял решение в пользу финского отца. Кроме того, в другом случае в Финляндии по решению суда ребенок был отобран у родителей — русской матери и финского отца — и помещен в приют, поскольку было зафиксировано нарушение родителями его гражданских прав, заключающееся в шлепках по заднице. В России в последнее время зафиксировано огромное количество случаев изъятия детей из семьи по постановлениям ювенальных судов. Документация ведется на сайте «Русская линия», http://www.rusk.ru/tema/obwestvo/yuvenal_naya_yusticiya/

Можно подумать, что ювенальная юстиция представляет собой некое абсолютное нововведение — одну из инноваций, о которых так печется ныне руководство страны. Конечно же, это не так: как и в других странах, в России с самых давних времен существовали органы и службы, как судебные, так и социальные, специально занимавшиеся делами несовершеннолетних. Нововведением для России является правовая база, в которой совершенно по-новому определяется социальный и правовой статус ребенка. Новым является также существенное расширение на этом основании прав социальных служб и судебных органов в распоряжении судьбой детей и родителей. В основу ювенальной юстиции легла, как уже сказано, принятая ООН «Конвенция о правах ребенка». Это очень любопытный документ. Идеологически он представляет собой сочетание резко индивидуалистически звучащих либеральных тезисов, в частности о ребенке как носителе универсальных прав человека, и вполне социалдемократических (если не вообще коммунистических ) по звучанию и происхождению идей о вмешательстве государства в отношения семьи и детей. В результате оказывается, что, согласно этой доктрине прав ребенка, есть две приоритетных инстанции — ребенок и государство. К семье же авторы документа относятся с подозрением и недоверием: она должна выполнять функцию предоставления ребенку необходимых для его развития ресурсов и в качестве таковой подлежит постоянному контролю со стороны государства. Молчаливо предполагается, что государство лучше знает, что нужно ребенку, и вообще может лучше, чем семья, выполнять функции семьи. Несколько забегая вперед, отметим, что эти не сформулированные прямо и явно в документе предпосылки отчетливо и грубо воплощаются — и не только у нас в России — в работе социальных служб и ювенальных судов.