Апофеоз
Шрифт:
– Я читал о тебе, но никогда бы не подумал, что древний миф – это правда… Эти символы… Ты поставила их на мне, когда я коснулся твоих плеч еще на земле… Ты…
Я не услышала последнее, что сказал Ваал, ибо, что есть мочи, побежала от него прочь. Я только теряла драгоценное время, находясь рядом с этим спятившим Демоном. Итачи и Саске нужна моя помощь, и я не могла больше медлить!
Добежав до конца коридора, я повернула направо, как и говорил Ваал, а затем оцепенела в ужасе. Огромный трехглавый пес, размеров больше, чем моё поместье, восседал перед громадной дверью, ведущей в тронный зал. Согнувшись в три погибели, его выпирающий позвоночник упирался
Учуяв меня, псина напряглась и начала лаять, разбрызгивая своей ядовитой слюной, которая, попадая на стены и пол, шипела, точно кислота. Я задрожала всем телом. Ужас волнами накатывал на меня. В горле пересохло. Я забыла как дышать! Чувствовала только страх. Непреодолимый жуткий страх.
Цербер припал к земле и глухо зарычал. Я сжала кулаки так сильно, что костяшки побелели. Несмотря на дрожь по всему телу, от которой подгибались ноги, я уверенной поступью направилась вперед, чтобы заглянуть в глаза моему же страху. Цербер на миг затих и тихо заскулил, а затем вновь начал угрожающе лаять и рваться мне навстречу, громко звеня цепями.
Однако чем ближе я подходила, тем тише становился лай Цербера. Страх уходил, ведь бояться было нечего. Моя смерть всё равно неизбежна… Единственно, что у меня осталось – Мои Демоны, и если я не смогу их спасти, то я не прощу себя ни в Аду, ни в Раю. Если я не спасу их, то жизнь моя ничтожна, а это значит, что страшиться уже нечего.
Я приблизилась к нему вплотную, и он наклонил ко мне свои три головы, которые по очереди обнюхивали меня и жалостливо скулили. Мне показалось, что они ни то боялись меня, ни то чего-то ждали. Цербер предпочел оставить меня в покое, несмотря на то, что страх всё-таки ютился в моем сердце. Была ли причина странному поведению Адской Гончей? Ответа у меня, увы, не было…
Сама не знаю почему, но я протянула руку и осторожно погладила по носу одну из голов. Он был склизкий, мокрый, покрытый черной жижей, которая издали показалась мне кровью.
– Песик, дай-ка мне пройти, - тихо прошептала я, продолжая поглаживать Цербера по носу.
Тот заскулил, сделал шаг вправо и упал на камни, открывая мне путь. Грохот от падения был настолько сильным, что земля подо мной затряслась. Я пошатнулась и ахнула. Три головы дружно открыли пасть и быстро задышали, высунув языки, точно приходились обычными собаками. Я кивнула Церберу и сделала несколько быстрых уверенных шагов вперед, затаив дыхание. У самой двери я лишь немного помедлила, а затем с силой распахнула их…
========== Глава 23. Мой милый Дьявол. ==========
Он сидел на обрыве, свесив ноги. Непослушные волосы совершенно растрепались на ветру. Сейчас они были похожи на солому. Строгий, серьезный, похожий на живого солдатика, Хаширама всегда ругал его за неопрятный внешний вид. Однако сейчас Древнего Ангела не было рядом, и мальчишка, непослушный упрямый ребенок, даже не думал выглядеть лучше, чем есть сейчас. Распевая под нос мрачную песню собственного сочинения, он воображал себя героем, нашедшего край света. Размышляя о красоте и величии своего обожаемого мира и устремив пытливый
Сейчас мальчик был невинным мальцом, сраженный и подчиненный сложившимися законами мира. А задатки собственного мнения были лишь малым семенем, поселившимся в его голове совершенно необъяснимым образом.
Маленький воспитанник двух величайших Древних Ангелов, он являлся наипрекраснейшим творением – лучший из созданных игрушек Небес, наделенный и великим могуществом, и наисильнейшими эмоциями. В дальнейшем это сыграет немало важную роль, но а пока что малыш размышлял об утесе и терпеливо дождался своего брата и Хашираму.
Да, это был я, и воспоминания, неугасаемые и яркие, совершенно не моей волей возникали перед моими глазами. Я помню, как сидел на том обрыве, помню, какими чистыми были мои помыслы, и какими белыми были мои крылья.
– Саске, - донесся до меня низкий приятный голос.
Я обернулся на своё имя и встретился с темными глазами, которые с такой любовью и очарованием смотрели на меня. Высокий и до безумия красивый Ангел, всегда гордый и независимый, передо мною становился беспомощным. Он питал слабость только к некоторым из братьев своих, и я был одним из этих самых исключений.
Ангел был необычайно хорош собою. Несколько не похожий на других своих собратьев, он обладал врожденной грацией и очарованием. Длинные, до самой поясницы, черные волосы всегда приглажены и ухожены. Вытянутое лицо, нос с горбинкой, чуть выпирающие скулы. Под черными, пронзительными глазами практически незаметные синяки, однако даже это не являлось каким-то дефектом на его вечно спокойном лице, а наоборот – было отличительной чертой и своеобразной изюминкой.
– Скучаешь? – тихо спросил он, немного улыбнувшись.
Я искренне обрадовался его приходу. Улыбка моя не знала границ и растянулась на все лицо. Я вскочил и кинулся к нему, расставив руки и приготовившись обнять своего любимого воспитателя.
– Мадара! – воскликнул я и кинулся ему на шею.
Он специально присел, что бы задача дотянуться до его шеи не казалось мне столь непосильной. Люцифер всегда знал, чего я хочу, будто читал мои незатейливые мысли и, не способный меня огорчить, выполнял их все без исключения. Из-за этого Хаширама часто хмурился, был не доволен, ведь по его словам я мог легко при таком воспитании стать избалованным, не знающим меры, вечным ребенком. Однако Мадара втайне от своего любимого брата и одновременно лучшего друга, обходил его запреты и вновь баловал меня всем и позволял делать всё, чего я пожелаю.
Нередко я попадал в довольно крупные неприятности, порой даже калечился из-за моего неугомонного характера, и получал заслуженные оплеухи и наказания… вместе с Люцифером. На всё эти мелкие проблемы он только махал рукой, дружелюбно смеялся и говорил, что если уж и получать, то вместе.
Наверное, именно за это я так сильно привязался к Мадаре. Быть может, он и имел то единственное, чем были обделены все остальные, но на его совести не было того, в чем его так отчаянно обвиняли в дальнейшем. Он был повинен разве только в том, что имел собственное мнение, которое, и без того, постоянно прятал в глубинах своего богатого внутреннего мира. Мой милый Люцифер не был повинен ни в чем том, что вешают непосильным грузом на его душу. Его любил не только я, но и многие другие, и все они прекрасно знали о его редчайшей доброте и великодушии.