Апокалипсис 1920
Шрифт:
Но видя её спокойное, бледное лицо, ещё три дня назад бывшее светлым и ярким. Видя то, что все вокруг не в трауре, но в страхе. Зная, что всего этого можно было бы избежать. Или по крайней мере, действительно упокоить её душу, имейся в общине хоть кто-то, кроме жалких трусов, способных только просить бога о помиловании.
Они все видели, что с ней сталось. И никто не решился этому помешать. Они все знали виновного. И никто не решился свершить над ним суд. И я сам тоже должен буду это проглотить? Тоже должен буду просто сдаться и читать стихи за упокой?
Я не мог оставить этого просто так. Я не мог принять несправедливость. Отстранившись от гроба, я рванул прочь из здания.
– --
Орёл летел все выше и вперед
К Престолу Сил сквозь звездные преддверья,
И был прекрасен царственный полет,
И лоснились коричневые перья.
– --
Мария нашла меня на чердаке, когда я откапывал из-под хлама, "Винтовку Генри" моего отца, повидавшую Кругобайкальское восстание. Она бесшумно возникла позади меня, но я всё же точно почувствовал её присутствие:
– Что, пришла меня отговорить? Знаешь же, что я планирую.
– Пришла тебя поддержать. – сказала она.
Я наконец выудил ружьё, продул ствол и наконец повернулся к ней с немым вопросом. Она безошибочно поняла, что я хочу знать:
– Йозеф, ты сделаешь хорошее дело. Не только памяти матери. Но и для моей семьи тоже. Мы давно в долгах перед ним.
– Я слышал, как страшно он обращается с должниками...
– Это просто унижение. Для всей моей семьи. Мы были рождены вольными людьми. Почему же сейчас...
– Я сделаю выстрел и за тебя тоже. – сказал я, доставая припрятанную коробку патронов.
– Нет. Я помогу тебе делом. – сказала она и вытащила из-за пояса небольшой Волканик.
– Отцовский? – спросил я.
– Да. Пока отец был в "Легионе вольных", носил его с собой.
– Значит, и то, что этот гад помогал царским армиям, припомним. И, раз уж так, то вижу смысл сказать напутственное: "За нашу и вашу свободу!"
– --
Где жил он прежде? Может быть в плену,
В оковах королевского зверинца,
Кричал, встречая девушку-весну,
Влюбленную в задумчивого принца.
Иль, может быть, в берлоге колдуна,
Когда глядел он в узкое оконце,
Его зачаровала вышина
И властно превратила сердце в солнце.
– --
За беспечно открытыми воротами стояла богато украшенная, невпряжённая повозка. На её колёсах и корпусе всё ещё отчётливо виднелись брызги крови. Он даже не удосужился смыть следы своего преступления. А сейчас, в ночи, наверняка сладко спал в своей постели, ничуть не мучаясь совестью.
Что ж, его сон должен был быть нарушен сегодня. Мы легко вскрыли дверь большого деревянного здания, на которой висела металлическая табличка: Господский дом купца Морозова и его семьи. Внутри было тихо. Горница пустовала. Мы аккуратно прошли по скрипучему полу, стараясь лишний раз не ступать на половицы. Впрочем, в доме всё равно никто не реагировал на шум, что для нас самих звучал, будто взрыв гранаты.
Так, мы дошли до приоткрытой двери, из-за которой лился свет. Через щель я сразу увидел старого волка, что молился на икону вслух: "Прости меня, грешного, за то, что насиловал, ростовщичествовал и убивал. Прости меня, Господи, за всё, что неправильного в этой жизни совершил. За все грехи мои, за измены, за смерти, в коих был повинен. Раскаиваюсь я перед твоим лицом!"
В комнате он был один. Я шёпотом сказал Марии:
– Найдёшь его жену? С ним я разберусь сам, но лучше бы, чтобы никто не поднял лишней тревоги.
Она кивнула, вскинула пистолет и удалилась на дальнейшие поиски. Я же тихонько приоткрыл дверь и вошёл внутрь. Морозов заметил меня, лишь когда я взвёл курок. Он в ужасе развернулся и с остекленевшими глазами уставился на винтовку, направленную прямо на него.
– Каешься, гнида?
– Кто ты такой?! – спросил он, ведь не видел моего лица. Я спрятал его за холщовым капюшоном с прорезями для глаз.
– Тот от чьей карающей длани тебе не уклониться. Можешь просить бога остановить пулю, но справедливость тебя настигнет. Ты богат. Тебя боятся селяне, а царская армия и жандармы тебя защищают. Но кто тебя защитит сейчас?
Он молчал, потупив взгляд.
– КТО ТЕБЯ ЗАЩИТИТ СЕЙЧАС? – спросил я снова, грозно.
– Никто... – сказал он, потерянно.
– И как тебе чувствовать себя вровень с теми, кто страдал из-за тебя? Каково тебе сейчас?
Он снова нервно сжал губы, не найдя в себе сил ответить. В ярости, я ударил его прикладом со всей дури, от чего он упал на спину, выплюнув пару зубов. Поставив ему ногу на грудь, я упёр ствол в его щёку и произнёс:
– Ты даже не задавал себе таких вопросов, ведь так? ТАК?! Не думал, что однажды тебе приставят пушку к виску. Максимум, что тебя заботило, так это то, что с твоей гнилой душой будет после смерти. При жизни ты даже не мыслил о каре, да? И поверь, я хотел бы, чтобы ты страдал также, как все те, кто пострадал от тебя. Но я не могу это устроить. За то я могу подвергнуть страданием твою семью. Как тебе идея? Даже жаль, что ты не увидишь этого. Потому что для этого необходима твоя смерть.
Без сомнения, я нажал на спусковую скобу. Выстрел. Брызги крови повсюду. Я дышал тяжело. Адреналин ударил в голову, подарив мне на секунду странное чувство... свободы. Когда я оторвал взгляд от тела, то увидел, что в коридоре стоял парень в ночной рубахе, что был чуть старше меня самого. Купеческий сын.
Он был не в силах даже пошевелиться от страха. С места его сдвинуло только внезапно прозвучавшие из коридора два выстрела. Он в ужасе дёрнулся, а затем хотел было развернуться и бежать, но я быстро выстрелил ему в ногу. От этого он тут же упал на пол, вскрикнув.
Я подбежал к нему. Тут же, возникла и Мария, с ещё дымящимся Волкаником. Мы, не сговариваясь, направили оружие на беглеца, заставив его замереть и безмолвно смотреть на нас двоих.
– Убил эту зажравшуюся скотину? – спросила меня девушка.