Апокалипсис: Пролог

Шпакович Ольга

– Кто там?

– Странник. Переночевать пустите, Христа ради!

– Проходи мимо, паря…

Дверь захлопнулась. У другого дома повторилась та же история. Также и у третьего… Илья переходил от дома к дому, стучал в калитки или напрямую в двери, постепенно теряя надежду на то, что приютят… Так он добрался до помещичьей усадьбы. По дороге, претендующей на звание «аллеи», по обеим сторонам которой росли грустные клёны, он дошёл до парадного крыльца. Дом смотрел на него чёрными глазницами окон. Лишь в одном тускло мерцал огонёк. Илья постучал в дверь. Долго

никто не открывал. Он постучала ещё раз, настойчивее. Ночевать под открытым небом не хотелось, да и мороз к вечеру усилился. Наконец за дверью послышались шаги.

– Кто там?

– Странник. Послушник из монастыря во имя святого Николая Угодника. Прошу ночлега!

– Да ну? Монастырь-то этот не близко.

– Весь день шёл.

Загремел засов. Дверь отворилась. На пороге стоял облысевший старик в домашнем халате. Он смерил Илью недоверчивым взглядом.

– Послушник, говоришь? Вроде похож на послушника-то… Как величать?

– Илья.

– Ну, заходи, Илья.

Старик впустил странника в прихожую и запер дверь.

– Агафья! – крикнул он в глубину дома.

– Что, Афанасий Матвеич?

– Собери на стол поужинать. Гость у нас.

– А чего изволите?

– Ну, грибков солёных давай, картошку в мундирах, да щи разогрей.

– Щи ещё горячие, в печи томятся.

– И ладно. Ну-с, скидывай, Илья, свою кацавейку на рыбьем меху, да за стол. Чем богаты, тем и рады.

– Благодарствуйте.

Пройдя в столовую – большую комнату с длинным столом посередине и старым буфетом с мутным стеклом у одной из стен, Илья поискал глазами красный угол, который предстал перед ним в виде тёмных старинных икон в увесистых окладах, размещённых на основательной полке и слабо освещённых мерцающим светом едва тлеющей лампадки, перекрестился и поклонился три раза. Старик тем временем сел за стол и рукой указал ему место напротив себя. Агафья, пожилая, полная баба с добродушным лицом, вынесла к столу крупно порезанный чёрный хлеб, затем блюдо с солёными груздями, глубокую тарелку с варёной картошкой и кастрюлю, из которой аппетитно пахло щами. Затем она положила перед барином и его гостем столовые приборы и, пожелав приятного аппетита, удалилась.

– Агафья, чуть позже чайку подай с кренделями! – крикнул ей вслед хозяин. И, слегка улыбнувшись, представился: – А меня Афанасий Матвеевич величать. Помещик я здешний. Кутафьев фамилия моя. Ну, ты кушай, Илья, кушай.

Илья не заставил себя уговаривать и с аппетитом набросился на предложенные угощения.

– Куда путь держишь? – полюбопытствовал хозяин.

– В Петербург-Петроград, – жуя, ответил Илья.

– Путь неблизкий. А по какой надобности? По делам своего монастыря? Или в паломничество?

– По делам, – уклончиво ответил гость и перешёл к только что принесённому Агафьей чаю.

– Ммм, вкусно! – оценил он крендель.

– Домашней выпечки, – довольно ответил старик и улыбнулся, отчего у его выцветших голубых глаз собрались морщины. – Это Агафья у меня кулинарит. Искусница!

– Можно ещё один?

– Можно, конечно! Угощайся! Думаю,

ты весь день ничего не ел.

– Да, – кивнул Илья. – Как позавтракал в монастыре, так и не ел. – Благодарствую!

– Улыбка у тебя хорошая, открытая, – задумчиво сказал Афанасий Матвеевич. – Доверчивая… А время сейчас смутное… Не боишься один путешествовать?

– Как же один? – пожал плечами Илья. – Со мной Бог.

– Так-то оно так, – усмехнулся хозяин, – только вот когда бить начнут, Бог-то далеко. Да и кулаков у него нет.

– А как же в Священном Писании сказано, что ни один волос с нашей головы не упадёт без ведома Бога? Поэтому, если что и случится – значит, Господь попустил этому быть. Бог меня руками разбойников бить, стало быть, будет.

– Так-то оно так, а всё-таки поберечься бы не мешало, – внушительно заметил Афанасий Матвеевич, – бережёного Бог бережёт.

– Ну, коли поберечься не мешало бы, – заговорил Илья, внимательно глядя на собеседника, – тогда поберегите вы себя, Афанасий Матвеевич.

– Себя? – у того недоумённо поползли вверх брови. – Я, чай, у себя дома. Под защитой крыши, стен, дверей и замков. Да и люди дворовые меня, надеюсь, защитят, в обиду не дадут за мою хлеб-соль.

– Послушайте меня, – мягко сказал Илья, однако взгляд его стал жёстким, так что хозяин невольно поёжился. – Ложитесь сегодня спать с дворовыми людьми. Где они у вас спят?

– Во флигеле, за сарайками.

– Вот, и вы там же укладывайтесь. И я с вами. Да вот ещё – когда будете ложиться, оденьте халат попроще, а лучше рубаху кого-нибудь из ваших дворовых, да зубы подвяжите, как будто от боли мучаетесь. А когда спрашивать вас будут о чём – мычите и головой мотайте, как будто от боли ничего не соображаете.

– Да ты что такое говоришь, послушник?

– А что говорю – про то знаю. И вы скоро узнаете да спасибо потом скажете.

Афанасий Матвеевич подозрительно покосился на странного гостя, но тот, заметив его взгляд, широко улыбнулся и сказал:

– Нет-нет, не бойтесь, я не сумасшедший. А вот прозорливый в меру, которую Господь определил, это да. Видно, Господь вас уберечь через меня захотел…

– Ишь ты, прозорливый… – хозяин выглядел недоверчивым, – а не молод ты ещё? До прозорливости дорасти надо, святостью жизни. Не так разве?

– Оно, может, и так… Бог знает, – отмахнулся Илья.

– Ты бы рассказал о себе, – осторожно попросил Афанасий Матвеевич. – В монастыре-то давно?

– Сызмальства. Сирота я. Как папаша преставился, так я в монастырь и убёг.

– А отец твой… из крестьян, что ли?

– Священником был. В сельском храме.

– А мать?

– Матушку не помню. Мал был, когда её Бог забрал.

– Вон оно как… Ну, а в монастыре какое послушание нёс?

– Да я как к монастырю прибился, так вскорости в затвор ушёл.

– В затвор? Наказали, что ли?

– Не, сам.

– И… куда? В затвор-то?

– В пещеру. Там келья земляная. Через дыру мне хлеб да воду братия спускали.

– Нну… – недоверчиво протянул хозяин. – А спал-то ты как?