Апокалипсис в мировой истории. Календарь майя и судьба России
Шрифт:
Конечно, сильная резь в желудке Каракозова, или… зуд влюбленного Л. Мирского подрывают оба постулата, и что «…ради нашего (светлого) будущего», и что «…по историческому плану»— но тут я должен допустить и такое возражение: «В вашей тенденциозной подборке примеров — все рядовые исполнители, бойцы. А вождь, полководец революции, мог иметь и дальний интеллектуальный план, и достойные этические стимулы к работе над ним. А смертельно больных или смертельно влюбленных — только использовать». Потому и следующим мои примером станет гарантированно — вождь, «стратег революции» (хотя и Кравчинский с Герценом — тоже не самые рядовые).
Выше перечислены 5–6 случаев, достаточно хорошо известных историкам (не Бог весть какие специальныефакты), да
Самый значительный, из числа работавших на «конец света» в масштабе Российской империи и Европы деятель
XIX века, безусловно — Михаил Бакунин. Вождь русского и мирового анархизма, революционер, возглавлявший несколько восстаний в Европе, едва не уведший у Маркса — Энгельса их фирму «Первый Интернационал». Кроме всего того, разобраться с Бакуниным, это значит — разобраться и с его кривляющейся тенью — Нечаевым. Исследователи «нечаевщины» хорошо раскрыли главный источник авторитета главного из «Бесов». Нечаев собирал адептов — именно как «представитель Европы, помощник Бакунина». Неясные, но всеми подразумеваемые благословения и «мандаты» революционной Европы и были, так сказать, источником «революционной легитимности» Нечаева. А этот тур по Женеве и прочим «революционным Меккам», как известно, устроил ему Бакунин, представляя Нечаева как свою креатуру. И вообще, их деятельная связь — достаточно разобранный случай, так что за один прием, за одно, так сказать «надевание перчаток» — можно разобрать обоих. После известного убийства и судебного процесса (прототипного для «Бесов» Достоевского) Бакунин назвал Нечаева «мерзавцем», но общих креатурно-клиентурных их отношений это не изменило.
Большевики в Гражданскую войну радикально избавившись от анархистов, всегда тщательно лелеяли супербренд Бакунина, как ни крути — самый большой русский вклад в мировой революционный процесс до 1917 года. Все советские энциклопедии твердили о «Историческом значении…», да и в недавнем, 2006 года издания томе «ЖЗЛ» — Михаил Бакунин величественен, широк, любые полукритические, критические оценки и свидетельства — только прибавляют ему монументальности и шарма, хотя порой кажется: куда уж больше?!
Чтобы уяснить образ мыслей и вообще образ деятелей «рукотворного конца света», нужно хорошо разглядеть человека, имевшего право, перефразируя Людовика XIV, заявить: «Революция — это Я». Сложность в том, что любые свидетельства оппонентов, противников Бакунина и всего поколения революционеров — только добавляли веса, дополнительно «позиционируя» их через их противников. Пиарщики хорошо знают и используют это свойство, «позиционирующее»: «Император Александр Второй — и Дмитрий Каракозов… Столыпин — и Богров… Джон Леннон и Марк Чэпмэн… слон — и моська».
Революционеры — тоже плохие помощники. Конкуренты. (Забавно — этого чувства ярые борцы с собственностью преодолеть так и не сумели). Маркс и Энгельс выдавали горы негатива о Бакунине до сентября 1872 года, до изгнания того из «Интернационала» — именно потому, что была реальна угроза, что наш богатырь Михаил, уже учредивший всеевропейский «Альянс (революционеров)» — сам изгонит их и возглавит «Интернационал»… Согласитесь — саморазоблачение гораздо лучше действует, чем десятки разоблачений. Покажем Бакунина — глазами самого фанатичного из его поклонников, и к тому ж — всемирно знаменитого композитора.
Рихард Вагнер и Михаил Бакунин
(Опыт «сравнительного жизнеописания»)
«Сравнительные жизнеописания», как известно — прием (сейчас бы сказали — «формат») самого Плутарха, виртуозно выстраивавшего пары биографий греков и римлян. Максим Горький предложил серию «Жизнь замечательных людей», ставшую в нашей стране не менее культовой, чем «исходник» Плутарха. Правда, принцип попарно сти был утерян, но как свидетельство преемственности остался плутарховский факел.
В 2006 году в «ЖЗЛ» вышла
1) «Полет валькирий»— наиболее популярный звукоряд, саундтрексопровождавший кинокадры с немецко-фашистскими войсками (особенно танковыми, и особенно в период наступления).
2) Участие совместно с Бакуниным в знаменитом Дрезденском восстании 1848 года.
Ради того восстания Вагнер, едва отползший от пропасти крайней нищеты, пожертвовал должностью капельдинера саксонского короля. Впереди, после восстания, у него были: эмиграция, годы еще более страшного бедствования, но, в конце концов, сказочный триумф.
В старости, диктуя (по настоятельной просьбе баварского короля) книгу «Моя жизнь», Вагнер уделил Бакунину и его революции больше места, чем любому из музыкантов, даже больше, чем всем музыкантам вместе взятым! — подсчитайте, убедитесь. Воспользуйтесь уникальным шансом: взгляните на знаменитейшего революционера — глазами верного его бойца. Итак… Дрезден, 1848 год.
«Заинтересовался я этим необыкновенным человеком уже давно. Меня поразила импозантная внешность этого человека, находившегося в расцвете тридцати летнего возраста. Все в нем было колоссально, все веяло первобытной свежестью. Мои впечатления от него колебались между невольным ужасом и непреодолимой симпатией… (Далее о взглядах и теориях.)Рассчитывал Бакунин на инстинкт преследуемого животного — на ненависть русского мужика к его мучителям-дворянам. В мужике цельнее всего сохранилась незлобливость натуры, удрученной обстоятельствами. Его (будет) легко убедить, что предать огню замки господ со всеми богатствами — дело справедливое и богоугодное. Охватив Россию, пожар перекинется на весь мир… Видимо он (Бакунин) чувствовал себя прекрасно, когда, растянувшись на диване у гостеприимного хозяина, мог диспутировать с людьми различнейших взглядов о задачах революции. В этих спорах он всегда оставался победителем. С радикализмом его аргументов, не останавливавшихся ни перед какими затруднениями, выражаемых притом с необычайной уверенностью, справиться было невозможно. Помню, как один поляк, испуганный его теорией, сказал, что должна же быть хоть какая-нибудь организация, обеспечивающая человеку возможность пользоваться плодами трудов своих. Бакунин ответил: «Тебе придется, стало быть, огородить свое поле и создать полицию для его охраны». Поляк сконфуженно замолчал. Бакунин: «Устроители нового порядка найдутся сами собой — необходимо найти силу, готовую все разрушить. Представим, что весь мир с Петербургом, Парижем, Лондоном, сложен в один костер. Можно ли думать, что люди, зажегшие его, начнут потом строить на его обломках?!»…Тем, кто заявлял о своей готовности пожертвовать собою, он отвечал возражением, производившим сенсацию, что не в тиранах дело, что все зло в благодушных филистерах. Типом такого филистера он представлял себе протестантского пастора. Он не мог допустить, что немецкий пастор в состоянии стать истинным человеком. Он поверил бы этому только если бы тот самолично предал огню все свое поповское достояние, свою жену и детей».
Согласитесь, как все здесь, в записках Рихарда Вагнера — прекрасно и узнаваемо! И диван (привет Обломову!)… и поляк «оконфуженный» — то есть признавший очередную бакунинскую победу в этом споре. И сам уровень этих споров, воспроизведенный с немецкой точностью… Аргумент «полиция» играл роль удара тока в опытах с собаками: «Нельзя!» «Фу!» «Запрет!». Бакунин только сказал: «…полицию?» — и все, оппонент-поляк капитулировал. И главное, повторю: все это вспоминается — восхищенным адептом, забывшим в тот момент, что кстати, именно в полиции служил его родной отец— Фридрих Вагнер!