Аполлоша
Шрифт:
Дома Игнат извлек Аполлона и поставил его на письменный стол. Он принял решение. Скульптура останется при нем. Ее унаследует Гошик, когда урна с Игнотовым пеплом погрузится в могилу на Востряковском кладбище рядом с могилами предков. Если же Гошке раньше суждено – музей получит, или Костик Дашин, или даже Любаша, или кто угодно. Ему, Игнату, будет уже все равно. Но не при его жизни. Кощунства не совершит, своими руками он эту семейную связь времен не порвет, нет. Ни за какие деньги. Тем более что этот Роберт вряд ли ошибается: миллионов она не стоит.
Перед тем как упаковать фигуру и отправить на привычное место на антресоль, Оболонский
– Эх, Аполлоша, – вздохнул Игнат, малость ошалев от пришедшей мысли, и включил компьютер. – Давай с тобой, Аполлоша, напоследок, пока мы вдвоем и Гошка нас не видит, сыграем ва-банк – была не была. Просрем последние, и хер с ними. А вдруг выиграем? Ты мне, брат, помоги, ты же древний, мудрый, все знаешь. Давай, говори, чего берем?
Язык заплетался, в башку проник и заполнил пустоты приятный туман, сквозь густеющую пелену глаза еще различали мельтешащие цветные полоски на дисплее – биржа буйствовала.
Игнат выбрал известную компанию, ткнул несколько раз в калькулятор, будучи уже не в состоянии посчитать, сколько акций он может купить на весь их с Гошей остаток – пятьдесят три тысячи рублей, и произвел операцию. Последив минут пять за вялым колебанием котировок, Игнат уронил голову на руки и задремал. Он очнулся через двадцать минут, словно что-то властное и грубое вытолкнуло его из сонного морока. Глянул на экран компьютера. Его акции вместе с некоторыми другими взлетели аж на полтора процента и медленно карабкались еще выше. Игнат с изумлением, а потом и благодарно посмотрел на Аполлона и зафиксировал прибыль. Ровно через минуту акции поползли вниз.
До конца сессии неуклонно трезвевший Игнат умудрился произвести еще семь торговых операций, и все до единой ставки, даже те, что делал просто наобум, принесли прибыль. Небольшую, но прибыль. Ничего подобного у них с Гошей не бывало. И не могло быть. Потому что не могло быть в принципе у таких невезучих дилетантов, как они.
К закрытию торгового дня Игнат превратил пятьдесят три тысячи в семьдесят одну. Бутылку незаметно для себя прикончил, но сознание оставалось ясным. Он не пьянел, он ликовал. Аполлон глядел на него с благосклонной улыбкой мецената. Игрок обнял статуэтку и окропил ее благодарными слезами. Затем поставил на место, оделся, прихватил четыре тысячи, оставшиеся от последней пенсии и, заперев дверь, отправился в город, на воздух, в мир, к людям, с которыми не собирался, но очень бы хотел поделиться чудом слияния с загадочным произведением искусства.
Глава четырнадцатая. Золотой дождь
Это был тот уникальный случай, когда Игнат решил скрыть от друга существенное. Он и сам не понимал почему, но ни слова не сказал про антикварку и Маляна.
– Ну и где ты шатался все эти четверо суток?
– Пил, Гошик. Где – не помню. Смутно помню Лужина Петьку, капитана, труба и литавры еще в гарнизонном, хороший мужик, в Бибирево живет с гражданской бабой. Леню Друнько помню, классный аккордеон, как его нашел, как попал к нему – убей бог… С ним, помню, куда-то поехали, к его корешам, тоже из наших, из музыкантов военных, но я их не знаю, позабыл, наверно…
– Как же так! – с издевкой
– Не боись, Гошик, биржу не закрывают, Аполлоша в форме, вся жизнь впереди. Я ж тебе показал… Все еще не веришь? Ну и дурень! Хочешь, забирай свою долю и вали строчить дальше за двадцать копеек сценарии про героев труда. А мы с ним такие бабки срубим, такие…
– Зачем?
– Что – «зачем»?
– Бабки тебе такие – зачем? Ты что, опять за старое, опять размечтался – Монте-Кристо хренов.
Игнат опешил. С минуту он глядел на Гошу, выбирая между ответом искренним и нарочито грубым. Нашел, как ему показалось, остроумный.
– Закажу комплект шахмат – огромную доску и фигуры из чистого золота. Найму тренера – гроссмейстера. Наблатыкаюсь и буду тебе вставлять каждый вечер по матешнику. По самые помидоры. Чтоб ты издох поскорее от досады. Устраивает?
Игнат неестественно захохотал под аккомпанемент гробового молчания Гоши, потом скомандовал:
– На сегодня все, пятница, торги кончаются, а в понедельник утром – у меня в десять тридцать. Будешь ассистировать. Проверим заодно: может, он и тебе подсказывать захочет, учитывая наши отношения? Тогда второй компьютер установим. Игра в четыре руки, дело быстрей пойдет. Все, Гошик, вали, я устал, спать хочу. Давай завтра погуляем, подышим, вечерком в шахматишки… Звони!
– Ты кому-нибудь проболтался, скажи правду? – Гоша спросил в интонации, предполагающей, что он поверил, согласен и «концессия» сформирована.
– Ты меня за идиота держишь? Да хоть пьяный, хоть под пыткой – никому. Знаем только ты и я. Железно…
В субботу они погуляли по Москве, вернувшись домой излюбленным Игнатовым маршрутом.
После отставки вот уже больше трех лет Оболонский либо дома торчал, один или в Гошиной компании, либо шатался по окрестным улицам, праздно разглядывая знакомые строения и витрины, покуда не встречал какого-нибудь приятеля, чтобы распить бутылочку, потолковать о том о сем да и разойтись в разные стороны. Любил посидеть на Чистых прудах, спуститься до Хохловки, дойти до Лубянки, попетлять по переулкам и через Мясницкую вернуться к себе на Бобров, где за столетними чугунными воротами ждал его маленький дворик, подъезд с тремя ступеньками и старая, дряхлеющая без ремонта квартира всей его жизни. За час-другой прогулки он вспоминал всю прошлую жизнь. А Чистые пруды, куда зимой частенько водил маленького Олежку на каток, наполняли таким нестерпимым чувством тоски, нежности и боли, что искал ближайшую скамейку, лицо руками закрывал да и плакал тихо, в себя.
Изредка, по выходным, как сегодня, они бродили вместе, кормили уток и лебедей на Чистых до первого ноябрьского ледка.
Гоша решил вообще не затрагивать тему биржи и статуэтки.
Но Игната распирало, он строил золотые замки, окончательно впал в мистику и метафизику, но вдруг вернулся к прагматичному вопросу, заданному накануне другом.
– Зачем деньги? Куплю дом в Сан-Франциско, на берегу океана. Будем гулять, виски пить, английский выучу малость. А на пару-тройку месяцев буду возвращаться сюда, на Чистые пруды, подышать воздухом юности, кошелек пополнить вместе с Аполлошей. К моим на могилку ходить буду.