Аполлоша
Шрифт:
– Все очень просто, – пояснил Малян. – Если это дешевка, качественная подделка, ремесленная работа, но выполненная в новые времена, выставлять ее на продажу глупо. Допустим, получите вы, в зависимости от оценки салона, за вычетом комиссионных, от трехсот штук до шестисот. В лучшем случае. А то и вовсе не возьмем – не уйдет. У нас контингент ушлый, знающий, разборчивый. Если же окажется, что вещь действительно старая, а то и античная, в чем я решительно сомневаюсь, салон тем более не примет. Не имеем права. Музейная ценность, видите ли. Надо обращаться в аукционные дома, получать музейную экспертную оценку, да лучше не одну. А чем это грозит лично вам, надеюсь,
– Чем? – не на шутку разволновавшись, тревожным шепотом спросил Игнат.
– Вы что, забыли, какие времена за окном? – При этом оба инстинктивно взглянули в сторону штор, оставляющих широкий просвет, через который пробивалось не по-осеннему щедрое солнце… – Грабежи, убийства, разбойные нападения, аферы. Господи, Иван Петрович, вы как будто газет не читаете, телевизор не смотрите!
– Почему же? – обиженно отреагировал Игнат, действительно не слишком жаловавший СМИ. – Наслышан, читал, знаю.
– И потом… Допустим, вещь музейная. Где взяли?
– Семейная реликвия. Переходила из поколения в поколение. Прадед – археолог откуда-то привез.
– Во-о-от, дорогой вы мой, тут основная проблема и всплывет. А вдруг известный музей где-нибудь во Флоренции сто пятьдесят лет числит ее пропавшим экспонатом? А вдруг потомки частного коллекционера в каком-нибудь Лондоне на документах докажут, что это им принадлежало в одна тысяча восемьсот лохматом году? Или, скажем, правительство Турции обратится в международный суд с претензией, что этот бронзовый шедевр был вывезен нелегально с их территории, некогда называвшейся… Ну и так далее… И тогда – ни денег, ни покоя, ни удовольствия от владения вещью. В любом случае мой вам совет: поелику возможно – полная конфиденциальность, – продолжил Малян. – Простите, много ли народу знает о вашей статуэтке, если не секрет?
– Да никто и не знает. Один живу. Овдовел.
– Примите сочувствие, уважаемый. Вот и я один, но всего лишь в разводе, – понимающе вздохнул «эксперт», с тоскою воззрившись в пространство кабинета. – На порог не пускают, дочь раз в месяц вижу. (Он горестно вздохнул, это было и в самом деле правдой, позволившей достоверно выйти на доверительную интонацию, – Малян поймал вдохновение). Так вот, к нашим баранам, как говорят на моей исторической родине в предгорьях некогда нашего Арарата, – снова перейдя на заговорщицкий лад, зашептал Роберт. – Если коллега, о котором я упоминал, подтвердит мое предположение и эта штука серьезных денег не стоит, решайте сами, в зависимости от ваших материальных потребностей. Если же я ошибаюсь, что вряд ли, но дай-то бог, я окажу вам неофициальную надежную помощь в реализации вещи помимо всяческих салонов и тем более аукционов. И поверьте, дорогой, вы получите реальную цену, все сполна, оставаясь в полной безопасности. Вы имеете дело с интеллигентным порядочным человеком. Мне омерзителен любой криминал, но у нас, у антикваров, свои представления о правилах сделки, и я всю жизнь придерживаюсь старомодных принципов: честь и репутация превыше всего.
– Ну хорошо, а что я должен сделать? – наивно поинтересовался Игнат.
– Вы – ничего. Я даю вам расписку. Лично я, а не салон, если, конечно, вызвал у вас доверие. Вы оставляете мне вещь на три-четыре дня. Все строго между нами. Дальше я звоню, мы встречаемся, но уже не здесь. Где – договоримся. Если есть серьезный предмет для переговоров, прибудет тот специалист, о котором я упоминал. Если нет, я просто верну вам статуэтку, сообщу о ее, скорее всего, скромной продажной стоимости, и дальше – на ваше усмотрение.
Игнат совершил в своей жизни массу глупостей. И теперь как никогда близок был к тому, чтобы сделать величайшую, рекордную. Он открыл было рот, чтобы сказать «пишите!», и тут… что-то необъяснимо властное, потустороннее, но почти физически ощутимое сдавило грудь, стеснило дыхание, бросило в жар.
«Эксперт» заметил перемену в нем и даже поинтересовался:
– Что с вами?»
– Да нет, все нормально, – рассеянно ответил Игнат, пытаясь осознать происходящее с ним или в нем. Он сидел молча с полминуты, глядя мимо собеседника, и вдруг отчеканил твердо и решительно, с былой военной беспрекословностью: – Мне надо подумать. Сутки. Трудный шаг. Семейная реликвия – не что-нибудь. Давайте ваш телефон. Свяжусь с вами завтра в пятнадцать ноль-ноль.
Глава тринадцатая. Соскочил…
Малян, словно выполняя команду на плацу, от неожиданности резко выхватил из переднего кармана пиджака визитку и протянул. Игнат взял, почему-то попрощался старорежимным «честь имею!» и бодрым шагом покинул кабинет.
Роберт Гургенович выждал десяток секунд и стремительно набрал номер на мобильном.
– Додик, слушай сюда! Выходит из салона, высокий, пузатый, серая куртка, кепка, лет шестьдесят, сумка синяя спортивная, большая. Отследи – кровь из носу. Упустишь, зарежу. Нужен адрес, понял? Все…
Додик, бывший борец классического стиля в среднем весе, а ныне шестерка у Хозяина, приданная Маляну, завел свою вишневую «ауди», что была припаркована в двадцати метрах от салона «Наследие», и тотчас увидал Игната, уверенно отворяющего парадную дверь. Он медленно поехал следом, профессионально держа дистанцию.
Объект бодро вывернул с Дронова переулка на проспект и прямиком направился к подземному спуску в метро, что был метрах в ста. Додик довольно ухмыльнулся, тормознул сразу за поворотом на проспект в неположенном месте, закрыл машину и вышел, предвосхищая легкую работу.
Но тут случилось непредвиденное. Не дойдя пяти метров до спуска в метро, объект внезапно метнулся к проезжей части и, с лету, без церемоний распахнув дверцу, нырнул в стоявшее у перехода синее такси. Додик на секунду застыл от неожиданности, но тотчас среагировал и бросился назад, к «ауди». В этот момент такси тронулось. Додику хватило секунд двадцать, чтобы домчаться до машины и дернуть дверцу. Но закрыть ее он не успел. Он почувствовал легкое сопротивление и, резко подняв голову, почти уткнулся в умильно улыбающуюся ряху гаишника. Одной рукой тот чуть придерживал дверцу, а другой отдавал честь.
Он только начал представляться, когда Додик с ловкостью фокусника выдернул из барсетки пятьдесят долларов и внедрил в карман блюстителя с громкой мольбой: «Очень тороплюсь, дорогой!» Но блюститель никуда не торопился.
«Роберт меня убьет, – мелькнуло в сознании. И мгновенно ясной сделалась причина грядущей расправы: – Я даже не запомнил номер, мудак!..»
Тем временем Игнат ехал домой, крепко держа на коленях реликвию семьи. Он не пытался объяснить себе, почему решительно покинул салон, почему вдруг сел в такси, хотя до метро «Тургеневская» всего четыре остановки с одной пересадкой. С какого-то момента он действовал то ли по наитию, то ли по велению свыше. Вроде бы вполне убедительное и логичное предложение этого Роберта почему-то разбудило в душе непонятную тревогу, вызвало обратный эффект.