Аполлоша
Шрифт:
– И она говорит вам, что ничего этого не помнит? Когда вы общались?
– Вчера утром по телефону. Коротко… Она сделала вид, что ничего не было. И тогда Костик решил к ней заехать. Костику захотелось посмотреть ей в глаза, и он днем заехал. Любовь Андреевна ничего не помнит. Или она претворяется. Все, что было недавно, – не помнит. Фото Костик ей показал – не помнит, что это и откуда. Ведет себя нормально, улыбается. Поила чаем, кормила бутербродами.
– А вы напомнили ей все?
– Нет, Костик подумал, что это глупо, если она играет в такую игру. Если у нее провал в памяти, тогда тоже глупо. Костик решил сам поговорить. Вот и приехал. Костик понимает, что поступил
Нагибин про себя отметил, что у этого юноши по прозвищу Утист непросто обнаружить признаки болезни, если не знать о ней и не удивляться этой редкой аномалии «о себе в третьем лице». Но как не удивляться да и привыкнуть было трудно. А вообще юноша рассудителен, логичен, откровенен до простодушия, проявляет чувство вины.
И, конечно, оценив логику Костика, Сергей Нагибин отбросил оба его предположения.
Гоша в свою очередь наблюдал, как юноша волнуется. Лоб покрылся испариной, щеки зарделись, руки суетливо искали себе место. Это было нехарактерно для него абсолютно. Утист полез в карман и достал вместе с платком две связки ключей, по два на каждой. Гоша тотчас узнал свои и Игнатовы.
– Вот, Костик принес вернуть, мама уже не сможет вам помогать, возьмите, – промокая лоб, сказал он. – И еще у Костика один вопрос: Игнатия Васильевича обокрали?
– Если вы о статуэтке – да, ее унесли.
– Костик хотел посмотреть, подержать в руках. Вы сможете найти ее?
– Меня, как и Георгия Арнольдовича, больше волнует судьба ее хозяина, – мягко заметил Нагибин.
– Да, Костик понимает, он тоже очень переживает. Ему надо уходить, мама одна, ее надо покормить.
Утист поднялся, спина его как-то по-стариковски ссутулилась, руки плетьми висели вдоль тела. Внезапная жалость к нему на миг даже вытеснила из Гошиного сознания томительное чувство тревоги за Игната.
– Постойте-ка, – Нагибин окликнул уходящего юношу, тот замер. – Какой у вас точный адрес?
Костик продиктовал.
– Если у вас есть возможность не выходить в ближайшие три-четыре дня из дома и никому не открывать дверь ни под каким видом, сделайте это. Советую вам как опытный сыщик. Даже настаиваю. Сделайте это ради вашей с матерью безопасности. И вот вам мой телефон. Звоните, если что… Спрашивайте не Сергея Александровича, а Сергея Ильича. На всякий случай.
– Костик понимает, – вдруг совершенно спокойно, в привычной интонации откликнулся Утист. – Костик обещает так поступить. Сейчас по дороге он купит продукты и лекарство. И будет дома.
Гоша проводил, закрыл дверь. Вернувшись, застал Нагибина глядящим в окно, в потемки переулка.
– Что вы намерены предпринять?
– Во-первых – вот что… – Нагибин набрал Николая Ивановича, человека Утинского, сообщил адрес Костика, приметы, попросил круглосуточную наружку.
– И еще… В этом же нуждается наш общий друг. Он будет дома. По возможности через час. Я дам знать, когда отпадет нужда.… Нет пока!.. Ищем…
– Неужели вы думаете?..
– Страхуюсь! Похищение самого Игнатия вместе с Аполлошей по-прежнему остается для меня не совсем логичным и оправданным, если мы верно определили, кто похитил. «А теперь – рассуждать!» – как бы самому себе дал команду владелец частной сыскной конторы «Шерлок».
– Я бы послушал, если не возражаете, Сергей. Мне очень тяжело. Я понимаю, что все рассказал и теперь вряд ли могу быть существенно полезен. Но какое-то соучастие в поиске, пусть иллюзорное…
– Ну почему же? Во-первых,
Нагибин набрал номер по мобильному.
– Мишаня? Я. Прости, что в неурочное… Ах, еще на работе! Бедный, до сих пор ни в одном глазу… Я тоже. Осуществим, я ставлю… Нет, бескорыстно. А ты для меня бескорыстно пробил? Ай молодца! Записываю… А-а, еще и подробности? А ты не сопьешься?
Он слушал и делал пометки минут пять. Потом дал отбой, попрощался и уехал.
Гоша решил хоть чем-то себя занять, чтобы не думать про Игната и особенно про Аполлошу, источник всех бед. Ни читать, ни смотреть телевизор не смог. Достал из секретера рукопись перевода, пачку черновиков. Снял с полки том Данте и словари. И неожиданно увлекся. Опомнился под утро. И, засыпая, в который раз проклял себя за бездарно и бессмысленно потерянные часы, месяцы, годы, которые сам бог велел потратить на единственно близкое его душе творчество, на литературный труд, погружающий в счастье.
Сергей Нагибин тоже не спал допоздна. Он отвечал себе на новые вопросы, появившиеся после визита Костика, и разрабатывал план на завтра. День предстоял насыщенный.
Глава девятая. «Бандерас» действует
В девять утра Нагибин входил на площадку перед райотделом милиции, который отличился…
Мишаня пробил номер «АГ 245 МТ», московский регион. Нагибин тотчас ее увидел. Машину угнали три дня назад вечером от подъезда, где водитель дожидался бригаду. Пока медики блюли клятву Гиппократа, водитель Артемьев Иван Николаевич задремал, положив голову на руль. Злоумышленник проник через салон – задняя дверь была открыта. Подельник отвлекал, разбудив через приспущенное стекло, – как отсюда проехать, как выехать и проч. Тот, что сзади, шмякнул Артемьева по башке и еще, для надежности, прижал к лицу тряпку с хлороформом. Это Иван Николаевич успел осознать, перед тем как отключился. Очнулся глубокой ночью в закутке у мусорных контейнеров на окраине Бибирево.
Машину объявили в розыск, который ничего не дал. А как раз в тот день, когда грабили и похищали Оболонского, она обнаружилась поздним вечером в тупиковом Гончарном переулке в районе Таганки. Патруль по ориентировке наткнулся. Движок еще теплым был: часа два как бросили.
Нагибин нашел заместителя начальника отдела, которого шапочно знал. Тот за три тысячи в кармашек дал «добро» на осмотр «скорой», да еще шепнул, что водила здесь, ждет допроса.
«Скорая»: ничего интересного, кроме… еще влажноватой грязи, забившейся в протектор. Из нее Нагибин наковырял несколько мелких камушков и еловые иголки. По проселочной или лесной дорожке машинка, знать, прокатилась недавно.
Водитель Артемьев, пребывая на больничном с легким сотрясением, чувствовал себя нормально и как раз сегодня с утра притащился к дознавателю в повязке через голову, хотя мог бы и не ходить. Нагибин нашел его у кабинета – хозяин опаздывал! – разговорил, посочувствовал, и выудил-таки детали, ради которых точно приезжать стоило.
– Тот, что про номер дома спрашивал, был в бейсболке, на лоб низко надвинутой, в очках с затемнением, хотя и так мало что видно было в потемках. Больше ничего особо приметного, кроме ушей. В память почему-то запало, что уши у него торчали смешно из-под шапочки. Лопоухий, одним словом.